Синдзи-кун и его попытка прожить обычную жизнь
Шрифт:
– Майко-сан, спасибо вам большое, что присмотрели за моим непутевым братиком! – пытается изобразить догэдза Нанасэ, но Майко ее удерживает на месте и говорит, что пустяки, что «этот вот» никаких проблем не доставил, да и поведение у «этого вот» было вполне приемлемым, хотя и пытался он приставать да подглядывать… да шучу, шучу, Нана-тян, что ты в самом деле…
– В самом деле, Майко, не делай моей сестренке нервы, как говорят в далекой Одессе, – сказал я, наливая всем чай, – у нее и так стресса хватает. И вообще, тебе домой не пора?
– Слушаю и повинуюсь, мой строгий господин! – прежде чем
– Действительно, заболталась я, а ты устала с дороги и больницы, – прощебетала Майко, уносясь в прихожую: – Син! Я за тобой заеду с утра!
– Хорошо, – буркнул я, смотря, как за Майко захлопывается дверь. Удаляющийся топот – и мы остаемся одни.
– Онээсан? – спрашиваю я у Нанасэ, которая со странным лицом смотрит на меня.
– Синдзи-кун, – говорит она, выпрямляя спину, – скажи мне, только честно. Очень-очень честно скажи мне.
– Что? – не понял я. Ну, то есть, конечно, я буду честен с Нанасэ-онээсан. Я всегда был честен с ней и никогда ничего не скрывал, мы же одна семья, я ее брат, она моя сестра. Никогда не врал и не скрывал. Кроме разве что журнальчиков с голыми «старшими сестричками». И оценок в школе. И того, что у Синдзи-куна нет друзей. И того, что мы с Майко-чан недавно приняли смертельный бой прямо вот на этом месте, где мы сейчас сидим и пьем чай. И того, что у меня теперь есть сверхспособности.
Например, руки вырастить. Ах да, еще я скрываю, что у меня руки отрезали. И что я помер вот тут от потери крови – тоже скрываю. И уж тем более я ни слова не скажу о том, куда мы с Майко собираемся завтра, потому что по моим расчетам именно завтра часов в одиннадцать труп, который мы достали из холодильника, оттает и можно будет отбить ему молотком лицо до неузнаваемости, а татуировки и родимые пятна стереть наждаком. И ни слова о Читосе и ее проблемах или о том, что мы собрались ее выручить.
Действительно, как я могу врать своей старшей сестренке? Разве что ради ее же блага.
– Скажи мне честно – ты связался с… семьей?
– Нет, – ни мгновения не раздумывая, соврал я. С другой стороны, это и не ложь вовсе, ведь хотя Майко-чан – человек Джиро-самы, здесь она выступает как независимый… наниматель, вот. Надо было у нее монетку в одну иену выпросить, как адвокаты у подзащитных, типа – теперь я представляю ваши интересы. Круто так. Жаль, что крутые фразочки в нужные моменты в голову не лезут. А вот потом, потом – конечно. Надо было так сказать или так сделать…
– Ты знаешь, кто такая эта Майко? – спросила Нанасэ, наклонившись ко мне.
– Эм… она твоя знакомая по работе? – попытался закосить под идиота я.
– Нет. То есть да, но не только. Она не работает у Нода-сан. Она работает с Джиро-сама. – Нанасэ сделала круглые глаза. – Ходят слухи, что она выполняет для семьи некоторые особо деликатные поручения. Она – настоящий боевик, Синдзи-кун! Я очень хорошо отношусь к Майко, она веселая, и я от нее ничего плохого никогда не видела. Но она – якудза. И… это может плохо сказаться на твоей учебе. И работе.
– Вот как… – делаю удивленный вид.
– И в каких вы отношениях с… Майко-сан? – осторожно
Вот же. И дались всем эти мои отношения с Майко. Нет у нас отношений, кроме партнерских, дружеских и «вместе мы банда». Все. Но Нанасэ это не устроит, Нанасэ – она Синдзи-куна насквозь видит, по крайней мере думает так. Вот бы сейчас покраснеть хорошенько, да смущающимся голосом сказать – нет у нас ничего – и руки за спину. Так, чтобы понятно было – просто подросток увидел красивую тетю, пару раз ночевал с ней рядом, видел ее в белье и нафантазировал себе черт-те что. Но краснеть у меня не сильно получается, пробовал уже, нет актерских навыков.
– Нанасэ-онээсан, – говорю я, – у меня с Майко-чан все хорошо. Майко рассказала мне, что тому человеку, который натворил дел в заведении Ноды-сан… сделали очень больно. Поэтому я очень люблю Майко-чан.
– А почему ты называешь ее Майко-чан? – хмурится Нанасэ.
– Э-э-э… да потому что она меня попросила.
– Синдзи… – в голосе Нанасэ сквозит беспокойство, – с тобой что-то случилось? Ты ведешь себя как-то странно…
И вот тут я понимаю, что влип. А вот не надо думать, что вокруг никто и ничего не заметит, нельзя людей за идиотов держать. Пока я вживался в роль Синдзи-куна, обычного подростка, ничего не делал, кроме как ходил в школу и отъедался на харчах Нанасэ-онээсан, я был вне подозрений. В обычное время у Синдзи и общения-то сильно не было, Нанасэ дома только после работы появлялась, в школе ни с кем особенно не был близок. Думал, что никто ничего и не заметит.
Ну, подумаешь, подрался там с кем-то, подумаешь, характер немного изменился, подростки, они такие. Сегодня ходит и мангу читает с друзьями, а завтра уже весь в коже и татуировках в подворотне пиво пьет с братанами. Однако, как только началась вся эта история с нападением, я совсем забыл про то, что я здесь не старый опытный хрен с горы, а подросток, не имеющий практического опыта… практически во всем.
С другой стороны, и времени у меня не было сантименты тут разводить, надо было реагировать, а не обдумывать далеко идущие последствия. Майко спасать. Себя тоже. Читосе эту сейчас. И опять Майко – полезет же, дурочка, обязательно полезет в бутылку. Что делать? Как оправдать, что я – не совсем Синдзи? Откуда у подростка навыки и опыт? Даже просто зрелость.
Хотя в той жизни я как-то видел такой вот взгляд у двенадцатилетнего пацана. Правда в руках в пацана был печально известный «бур», или «Ли-Энфилд», старый, отполированный руками до блеска. Шел пацан впереди небольшой группы женщин и детей, держал винтовку на плече. Повстречавшись взглядом, он не отвел глаз. Потому что в этой семье отныне он был старший мужчина. И эти женщины, и дети за его спиной – это теперь его ответственность. И взгляд у этого пацана был такой, словно бы ему не двенадцать лет, а все сорок. Тяжелый взгляд взрослого, осознающего, что если не он, то никто больше не защитит его мать, сестер и братьев. Так что повзрослеть взглядом и поведением – не проблема в этом гадском мире. Достаточно остаться наедине с судьбой, против всего мира, сжимая старенький «Ли Энфилд» калибра семь и семь миллиметров с пятью последними патронами в магазине, когда за твоей спиной вся твоя семья. Все, что от нее осталось.