Синее золото(Роман)
Шрифт:
— Нет, Василий, на рожон нечего лезть, надо уходить.
Полуползком, под прикрытием высокой осоки, они стали уходить, передвигаясь, только когда луна скрывалась за тучи. Они двигались вверх вдоль берега и, только отойдя километра два, стали подниматься на холм, и потом уже поверху возвратились к себе на наблюдательный пункт.
Оттуда они еще долго видели вдали внизу группу людей, которые разошлись, когда уже встало солнце.
— А Шарика-то они, кажись, не поймали, — сказал Василий. — Вот собака так собака.
— Шарик-то, по-видимому, ушел, но только камешек-то твой в их руки попался. Эх, жаль. И как они его сорвали? — сказал генерал, с досадой ломая сучок. — Ну, ладно, он еще из лесов не уехал. Здесь они не полные хозяева.
Вернувшись домой, генерал сейчас же отправил собаку на следующий пункт с требованием немедленно прислать трех людей в его распоряжение. Не в привычках лесных людей было давать разъяснения даже своим.
Степа долго ждал Шарика в ложбинке. Рыба уже давно склевала всех червей с его удочек. Когда Шарик появился из-за дерева, хромая и жалобно подвывая, Степа сразу понял, что что-то случилось.
Он внимательно осмотрел собаку, точно надеясь где- то на ней найти драгоценную сумочку. Увидев следы укуса и ранение в ногу, он прошептал:
— Выследили, мерзавцы. Кто-то предал. Ну, как ты-то, Шарик, от них ушел? — спрашивал он собаку с таким видом, что сейчас последует ответ. — Молодец, что ушел. Ну, беги домой, нельзя показывать виду. Ах, Шарик, Шарик, как же это вышло, что же теперь будет?
Разговор Носова с Таней, которая утром спустилась в Ракитино, был короче обыкновенного. Она обходила многие домики, у каждого останавливалась и болтала, а у Носова почти не остановилась.
— Несчастье, Татьяна Николаевна, Шарик вернулся подстреленный и без сумки. Пока не поздно, надо сразу же всем уходить. Сегодня же вечером. Подумать только, как выследили? Значит, много глаз следит. К вечеру все соберу для похода. Приходите часам к восьми, все шестеро и двинемся. Завтра будет поздно, — говорил ей Носов.
— А камень-то?
— Камень пропал.
— Так нельзя, дорогой друг, подумайте только, какая ценность.
— Что же делать? Ведь мы даже не можем туда дать знать. Собака-то на трех ногах не пойдет. Нам одним ничего тут не сделать. А завтра всех захватят и сумеют развязать языки. Из-за камня все дело может провалиться. Будьте здесь в восемь и сразу двинемся. Жаль только, что к генералу нельзя идти, ведь там где-то, видимо, кордон.
— Как же их бросить-то? Нет, так нельзя, надо туда дать знать, — возразила Таня. — Вы уходите и как-нибудь до них кругом добирайтесь. А я не уйду. Надо обязательно понять, что случилось. Где камень? А может быть, он еще наш будет.
— Нет, Татьяна Николаевна, из их рук нам его не вырвать. Будем медлить — пропадем все. А меня послушаете — через месяц по лесам выберетесь.
— Нет, Носов, я не уйду, не могу так бросить.
— Да что же бросать-то? Просыпались и кончено. Ведь вас же возьмут.
— Ну, меня-то не так легко взять. Я ведь не здешняя и в Париже у меня заручка. Да они меня и не подозревают.
Что я им, переводчица и больше ничего. Нет, дорогой друг, я и назад в удобном вагоне поеду, а не через леса.
— Как же мы вас оставим? Невозможно. Уходим все вместе.
— Нет, вы уходите сегодня же ночью, а я останусь, — мягко, но решительно ответила она, дотронувшись до его рукава. — Вы все еще будете нужны, очень нужны, а я посмотрю, что еще можно сделать и потом как-нибудь выкручусь — не впервые.
Носов пристально посмотрел на Таню. Вспомнил, что ему рассказывали об ее предыдущих делах и залюбовался ею.
«Пропадет, рано или поздно пропадет, не здесь, — так в другом месте», — пронеслось у него в голове, но он не имел власти ею распоряжаться. Она в организации стояла выше его.
— До свидания, дорогой друг. Привет друзьям. Значит к утру вас не будет в Ракитино, — сказала Таня и, не пожав ему руки, быстро пошла к следующему домику. Вокруг на речке были люди и Носов не смел даже проводить ее взглядом. Тяжело было у него на сердце.
IX
ЕЩЕ НЕ ВСЕ ПОТЕРЯНО
Таня была достаточно опытна, чтобы сразу понять всю опасность положения. Организацию, которая действовала в Отрадном больше двух лет, выследили. Тайну брильянта обнаружили. Камень захватили. Знают ли об ее причастности к этому делу? Знают ли, кто она такая?
Она вспомнила намеки Воронова за последние дни и ее потянуло послушаться совета Носова и сегодня же вечером бросить все и уйти с ним в лес. Там было все так хорошо налажено, что через несколько недель она выберется и снова сможет приняться за работу.
А здесь она в их лапах. Все может обнаружиться, и тогда, несмотря на самые высокие иностранные связи, ей не выскочить. Но если она сегодня же уйдет, вся ее поездка окажется бессмысленной, а главное, тогда камень пропадет уже наверное. А там ждут, надеются. Деньги так нужны. Так все хорошо и выгодно складывалось. И потом… Паркер. Как же она бросит его? Ей вдруг, неожиданно для себя, стало скучно от мысли, что с ним пришлось бы расстаться.
Неужели, неужели все провалилось и ей не достать от них камня? Нет, нет, она обязана до конца испробовать все возможности. Еще далеко не все кончено. Она еще свободна и, по-видимому, ей ничего не угрожает. Кроме этих намеков Воронова, она ничего не заметила. Решительно ничего. К ней никто не переменил отношения. Да и у Воронова, вероятно, ничего конкретного нет. Просто он за все время совместного житья что-то почувствовал, ну и по дружбе, — она как-то верила в его дружбу, хотя хорошо знала, что он приставлен следить за ними, — советует ей скорее уезжать.
Нет, друзья должны сегодня же уйти, а она останется. Посмотрит. Еще будет время уйти.
Она оглянулась вокруг и полной грудью вдохнула лесной пахучий воздух.
За последние годы несколько раз непосредственная опасность нависала над ней. Угроза смерти витала где-то совсем близко. Уже слышны были взмахи ее больших всеобволакивающих крыльев. Тане всегда было легче переносить эти моменты, длившиеся порой часами, вне города, в природе, и в особенности в родном лесу. Ей всегда казалось, что между деревьями она как-то ускользнет, спрячется. В крайнем случае, ее догонит пуля. Но это так быстро, почти незаметно. Но ее не поймают, не запрут — негде запереть.