Синее золото(Роман)
Шрифт:
— Да вы, может быть, ошибаетесь?
— Как же тут ошибиться. Сперва левую ладонь правой рукой один раз, а потом левой рукой правую ладонь два раза. Нету тут ошибки, это все те же. Мы на то и поставлены, чтобы понимать. Будьте покойны, это все та же банда.
В тот же вечер Хилидзе разговаривал с Вороновым, причем обставил этот разговор так, чтобы он не вызвал подозрений.
— Вы что-либо замечали за Диковой и за англичанином? — спросил грузин.
— Еще бы не замечал, конечно, замечал.
— Что такое?
— Да все вместе гуляют. Он в нее совсем влопался. Переводчица тоже.
— На это мне наплевать. А еще что?
— Что же еще-то замечать? Кто бы они ни были, что они тут сделать могут? У нас в руках? Поди, золота от нас не украдут, — с оттенком презрения ответил Воронов.
— Из моей-то комнаты не украдут. Да раньше-то, чем ко мне попасть, оно куда-то исчезает. Смотрите, сколько народу работает, а добыча все не увеличивается. Уж третий год, как по приискам действует шайка. Куда-то сбывают золото. Сколько не следили, а до сих пор не могли обнаружить организации. Так, отдельных лиц ловили, они твердят, что для себя крали. Но в центре считают, что это какая-то большая организация и крадут они не для простой корысти. У нас у всех инструкция внимательно следить и постараться обнаружить шайку. Тут уже даже не так золота жаль, как необходимо раскрыть контрреволюционную организацию. До сих пор не было никаких признаков связи с заграницей. А вот третьего дня ваша Дикова дала знак.
— Какой знак?
— Да секретные сотрудники говорят, что они давно заметили этот знак. Он и раньше им давал возможность выуживать бандитов — ладонь чешут. Сперва одной рукой один раз, потом другой два раза. Дикова, проходя мимо вновь приезжих, его подала и ей ответили.
— А может быть, у страха глаза велики. Комаров-то в лесу много, зачешешь не только ладони, но и подошвы, — опять возразил Воронов.
— Да я тоже, товарищ, думаю, что надо проверить и прошу вас усилить наблюдение за обоими. Только нельзя спугивать. Может быть, удастся обнаружить всю организацию. Ах, здорово было бы, товарищ. Нас бы с вами за это похвалили. Малашка-то, что вам прислуживает, уже осматривала все их вещи. Все перевернула. Только и нашла у нее, что маленький револьвер — я его оставил на месте, винтик малюсенький отвинтил, больше действовать не будет. Кроме револьвера, совершенно ничего. И вещей-то почти у нее нет. Белье, книги да походная аптечка. Я и ее велел принести. Фельдшер говорит, и там ничего нет. Я уже послал донесение, а вы пока не спускайте глаз.
«Вот тебе и да, еще одна попалась, — думал Воронов, выходя от Хилидзе. — И какая девчина, — почти вслух произнес он, — около таких-то, даже ничего не получая, жить веселее. И чего только ей тут нужно? Не золото же везти, тяжелое, много не увезешь. Откуда такие отчаянные только берутся? Эх жаль, пропадет. От наших не уйти».
Он был опытный наблюдатель и при первой встрече с Таней и виду не показал. Обменялись несколькими обычными шутками и она попросила его взять ее с собой на утиную охоту.
Рано, на заре, вышли они из дому и на челне бесшумно скользили мимо камыша по лугу, с которого еще не ушла весенняя вода. Таня куталась от утреннего холодка в свою кожаную куртку. За изгибом леса на свинцово-оранжевой предрассветной воде они увидели несколько уток.
— Эх ты, утка, утица, беззаботно плаваешь, а не знаешь, что к тебе подкрадываются… Вот и человек так, Татьяна Николаевна, — оборвал Воронов.
Она внимательно посмотрела на своего спутника.
— Да, конечно, Воронов, только и хороший стрелок не всегда попадет в птицу. А другой, хоть и охотник страстный, но не всегда поднимет ружье на птицу. Увидит, залюбуется и выпустит. Тоже тварь Божья.
— Ну, а если птица та хищная, вредная, народное добро портит? — спросил Воронов.
— Какая портит, а какая уберегает, Воронов. Какая семена выклевывает, а какая — вредных насекомых, подтачивавших эти семена.
В это время утки, видимо, услыхав шорох челна, поднялись и полетели. Воронов вскинул ружье и два раза выстрелил. Крайняя из уток как будто дрогнула, но сейчас же вновь вытянулась и догнала подруг.
— Вот видите, Воронов, — засмеялась Таня, — и промахнуться можно. А зевать не надо. Что намечено — делай и в рассуждения не пускайся, — добавила она, как бы дразня его.
— А вы все же молодец, Иван Иванович, — продолжала Таня. — Страж революции и суровый страж, а я контрреволюционный отпрыск, люблю с вами поболтать. Спасибо за сказки и присказки, — и она положила свою тонкую руку на его огромную ладонь.
— Что можем, рассказываем, а там не взыщите, Татьяна Николаевна, служба. А в Париж-то скоро? Пора, пора. Что вы тут торчите? Погуляли и довольно. Ох, право, довольно.
Она внимательно и пристально посмотрела ему в глаза. Сдержанная радость разлилась по всему его телу. Он уже твердо знал, что она окружена непроницаемым панцирем, но и сквозь этот панцирь ее присутствие всегда радовало его.
— Да, Паркер как будто кончает работу, скоро поедем.
— Чего там, кончает да кончает. А вы бы собрались да поехали.
— Зачем же мне торопиться? Чего бояться? Вас? Вы же поставлены наблюдать за мной. Вот и наблюдайте повнимательнее, — с задором ответила Таня, выпрыгивая из челна на берег.
— У меня-то пара глаз и пара ушей, Татьяна Николаевна, — отвечал Воронов. — А кругом-то их сотни, все-то они принадлежат одному существу, всеведающему и всевидящему.
— Все ли видящему, Воронов?
— Обязательно все, от него не скроешься, — резко и с раздражением ответил он. Таня не могла уловить, к кому относится это раздражение.
— Что-то Воронов мне все намеки делает, даже притчами стал говорить. Советует скорее уезжать. Уж не проследили ли они? — говорила Таня бородатому Носову в тот же день вечером.
— Мне о нем много рассказывали, — продолжала она. — Такие самые страшные. Мы для них материал — пальцем сжал и захрустело, — и она хрустнула своими тонкими пальцами. Но кажется мне, что он для меня сделает все возможное, конечно, не портя своей карьеры. Надо его слушать и торопиться. В чем задержка? Дайте знать туда, чтобы прислали. После этого вам надо будет сделать перерыв, а то смотрите, как Хилидзе плачется, что золота мало поступает.
— Да, я тоже так думаю, — отвечал Носов. — Пора, а то тянуть будем, где-нибудь и прорвется. Пошлю записку, чтобы на следующей неделе прислали. Вы к нам эти дни лучше не ходите. Тут такую сборную команду прислали, что не разобрать их. Я уже для осторожности предохранительный знак употребляю. Не нравится мне кое-кто здесь. Как бы нам самим после вас не пришлось уходить. Реки-то еще вздувшиеся, нелегко пробираться сейчас было бы.
— Всему должен настать конец и все в конце концов обнаруживается, — продолжал он. — Сижу уже здесь третий год. Сколько людей мимо прошло, сколько презренного металла переправил. Все под самым их носом. Кажется, всех местных насквозь видишь, приезжих быстро разгадываешь. А не уйдешь. Рано или поздно просыпешься. Мы-то здесь сидим, совсем земляными людьми стали. В случае чего и земля близко. Кажется, совсем забыли как люди-то живут. Вот только когда на вас посмотришь, так вспомнишь, что жизнь другая есть. А как подумаешь, что такие, как вы, у нас есть, так и веселее становится. Значит, и в большом мире наше дело не забыто. Вам бы, Татьяна Николаевна, на балах блистать, а вы все по лесным тропинкам.