Синеглазый василиск
Шрифт:
Веське нестерпимо захотелось домой, забиться в кровать. Пусть бабка отругает, пусть даже отхлещет жгучей крапивой, зато потом пожалеет и молча приласкает. Так спокойно спать, уткнувшись носом в ее руку. Спать, зная, что никакая нечисть не посмеет сунуться в дом.
– Чего застыли? Вперед, - сухо приказал Нике.
– Мы почти на месте.
Медленно компания подбиралась к холму. Как-то вдруг поднялся ветер, пригибая чахлые кусты книзу. Застонал, зароптал лес далеко позади, пригибая крону под ударами стихии. Мальчики прижались крепче друг к другу, еле-еле
– Здесь, - Веська и не понял, кому принадлежал хриплый, еле различимый голос.
Тусклый мертвенный свет заливал древний замшелый валун, покрытый сложной вязью незнакомых символов. На шероховатой поверхности камня переплетение линий блистало ровной стороной среза.
– Не надо, - хотел сказать, выдавить из схваченного спазмом горла, Веська. Хотел, но не смог. Едва слышный всхлип умер, так и не родившись, потерялся в плотном мареве тишины.
Тимка медленно, словно во сне, подошел к алтарю неведомого создания. Палец его, будто против воли, совершил ритуальный обег старинных знаков. Бледный зеленоватый свет на мгновение озарил сосредоточенные лица мальчиков. Дети ждали, взявшись за руки.
Сперва ничего не происходило. Вдруг... Нет, показалось... Опять! Дохнуло сыростью и затхлостью кладбища. Глубокая тень упала на мальчишек, такая глубокая, что даже светлый мох казался черным, как спекшаяся кровь. Вязкий мрак окутывал поляну, и в нем что-то жило, шевелилось. Зачавкало позади. Кто-то пришел.
– Вы звали меня?
– голос спокойный, почти человеческий. Почти. С чуть уловимым шипением.
– Да, - Тимка ощутимо сглотнул.
– Ты исполнишь мое желание?
– Какое же?
– без любопытства.
– Спаси мою сестру, - тьма поглотила отчаянный крик, превратив его в едва уловимый шепот.
– Жизнь за жизнь, - и над самым ухом, с придыханием.
– Ты готов пожертвовать собой?
Долго тянутся минуты тишины. Только оглушительный пульс в ушах. И, спустя вечность, совсем неразборчиво:
– Нет.
– Ну а ты?
– голос передвинулся к Нике.
– Ты тоже пришел просить за кого-то?
– Я прошу за себя, - твердо ответил тот.
– Я хочу уехать из деревни, уехать навсегда. Я хочу стать великим воином и не пресмыкаться ни перед кем. Я хочу...
– Как много "я", - устало перебила темнота.
– Впрочем, тебе можно помочь. Но помни, за каждого убитого врага жизнью поплатится друг. За каждую победу ты расплатишься горем. Ты готов?
Засомневался Нике. Думает. А пальцы так и бегают по ножу. Наконец, с явным сожалением:
– Нет.
Ждет Веська, ждет вопроса к себе. Ждет и боится. Что ему предложит василиск?
Не дождался мальчик вопроса:
– Я... Мама и папа...
– Ты этого хочешь?
– в голосе проскользнула усмешка.
Земля дрогнула, раскалываясь. Показались вдалеке два силуэта. Высокая женщина. Мужчина. Рядом. Они?! Радостно рванулась душа. Но...
– Нет, - язык заплетается, пытаясь выговорить.
– Нет, не так...
В безжалостном свете Луны становится заметным, что горло у мужчины разорвано чьей-то когтистой лапой. У женщины глубокие порезы на запястьях. Умерла от тоски, говорите?..
Зажмурился Веська, заплакал.
– А как?
– терпеливо переспросила тьма.
Действительно, как? Не торопится мальчик с ответом. Молчит и василиск.
– Хочу, чтобы они вернулись живыми, - а в просьбе страх. Чего потребует нечисть взамен?
– Я верну тебе родителей, - быстро отозвался василиск.
– Но только одного. Ты должен сам решить, кого именно. Это твоя плата.
Смотрит на сына отец, смотрит мать. Без надежды глядят, обреченно. Притихли рядом товарищи. Непомерную цену потребовала нечисть. Как выбрать среди самых дорогих людей? Чтобы потом всю жизнь в кошмарах вспоминать неспасенного. Не выбирать вообще? Больнее вдвойне. Как поступить? Кем пожертвовать? И не проклянет ли тебя выбранный?
Звенящая тишина вокруг. Горит кожа под оберегом. Скосил Веська глаза и ахнул. Не тряпица обвивает запястье, маленькая красная змейка сидит у него на руке. Уставилась умными черными бусинками, будто подсказывает.
Всхлипнул последний раз мальчик. И обернулся навстречу василиску.
То, что стояло позади, оказалось совершенно белым. Чисто-белым, без блеска и без малейших теней. Чудовищно древнее существо. С пронзительно синими, тягучими, как горный хрусталь, глазами. Не злое, нет. Чужое. Точнее, чуждое человеческому пониманию.
Бесстрашно взглянул на него мальчик.
...Было утро, и опять царило безмятежное лето. Первые робкие лучики еще нежаркого утреннего солнца золотили дорогу. Камни и мох блестели от выпавшей росы. От земли поднимался пар, это значило, что день будет очень теплым. Через ломкие кусты и колючки дети спешили домой. На деревьях и в пахучем разнотравье перекликались, трещали и звенели птицы. Иногда они вспархивали и темными комочками взлетали в небо. И там тоже звенели птичьи песни.
Утру не было никакого дела, что только двое возвращались в деревню. И не было среди них Веськи. Потому что его выбор был таков.
– Моя жизнь в обмен на жизнь сестры Тимки, - серьезно сказал мальчик.
– Не мне выбирать из родных. Я лучше уйду за ними.
– Подумай, - зашелестела нечисть.
– Ты сгинешь навеки во тьме. Сгниешь в земле, пожранный червями.
– Пусть.
– Ты готов к смерти?
– Да.
– Ты прожил так мало.
– Я знаю, - горькая усмешка.
– Да будет так!
– вскипело вокруг.
Медленно начал оседать Веська. Не вскрикнул. Потом упал навзничь, зарывшись пальцами в мох. Потухли любопытные искорки в глубине медовых глаз. Только изумленная, немного испуганная улыбка на губах. И ласковый ветер легко поцеловал мальчика в затылок, взъерошив мягкие волосы.