Синельников и старый майор
Шрифт:
– Ооооо… Садись за стол. И ради Бога, не одевайся, ты мне нравишься именно в таком виде.
– Бруно, ты неисправим… Но мне холодно. Дай мне твою испанскую рубашку – ту, с большими рукавами. Какой стол… Спасибо тебе, милый, у меня слов нет…
Завернутая в мой широченный черный балахон, Брюн выглядела очень здорово – вид у нее стал домашний и уютный.
– Ну, будь здорова, за твое возвращение… Ты что-нибудь помнишь?
Она покачала головой.
– Очень смутно… как сон. Я только чувствовала, что ты все время рядом. Ты чудо, так со мной еще никто себя не вел… Бруно, как мне тебя
– Ну… нового способа пока не придумали. Да ты пей… Самое главное – как ты себя чувствуешь?
– Нормально я себя чувствую… Бруно, правда, я не знаю, что говорить…
– Вот и не говори ничего – знай себе ешь и пей. Говорить буду я.
Я снял с полки футляр с кольцом, открыл, подошел поближе и бухнулся на одно колено, едва не угодив локтем в салат.
– Брунгильда Ветте, я люблю тебя и прошу быть моей женой. Ммм… Дядя Хельмут согласен. Сразу можешь не отвечать… хотя почему бы и нет.
Брюн ничего еще не успела ответить, как произошла довольно странная вещь. По комнате прокатилась какая-то горячая волна, будто за нашими спинами на мгновенье приоткрыли дверцу исполинской топки; огненный контур пробежал по мне, начав от лопаток и соскочив с кончика носа, как если бы я пересек луч лазера – даже померещился запах паленого. Моя драгоценная, однако, и бровью не повела – она смотрела на кольцо, и глаза ее вновь были полны слез. Да что за сюжет такой? Все рыдают. Не моя ли следующая очередь? Брюн посмотрела на меня взглядом любящей матери на неразумного младенца.
– Бруно, зачем тебе это надо? Почему ты это делаешь?
– Скажем так: из-за чего я это делаю. Из-за твоих глаз, моя дорогая. Хотя и египетские пальцы тут играют немалую роль. Я знаю, что не все в жизни мед да патока, случается и дерьмо… то есть, я хочу сказать, трудные минуты. И вот когда прикрутит и станет невмоготу, я хочу посмотреть в твои глаза. Я хочу, чтобы они были рядом… и все остальное тоже.
Тут я распалился и несколько раз стукнул лбом об стол.
– Бруно, что ты?
– Не волнуйся, это я от избытка чувств. Но дело не только в дерьме и трудностях. Когда мне будет весело, когда я буду доволен и счастлив, ты нужна мне еще больше, потому что без тебя не надо мне ни веселья, ни счастья.
Последние слова, в свежеусвоенной манере я уже прорычал в самом нижнем регистре – вот уж воистину, с кем поведешься, с тем и наберешься.
– Бруно, ты хороший и добрый человек. И тебе нужна такая же нормальная, хорошая девушка. Ты заслуживаешь самого большого счастья. А я старая тетка с большими…
– Это-то мне и нравится.
– Бруно, не хулигань. С большими проблемами, как ты уже понял. Я не собираюсь ломать тебе жизнь. И спасибо тебе, я никогда не забуду, что ты для меня сделал.
– Да что же ты ничего не ешь? – огорчился я. – Шампиньоны совсем неплохие, ветчина тоже, и вот эта колбаса мне страшно нравится с детства. У тебя коньяк не тронут. Вообще, где твой волчий аппетит? Ты что же, думаешь, я ждал какого-то другого ответа? Ничего ты не поняла. Такому шальному парню как я, как раз и нужна такая жена как ты. И тебе нужен именно такой сумасброд. Это не значит, что мы какая-то идеальная пара, ругаться будем как миленькие. Но никуда нам друг от друга
– Я вообще-то не против, – ответила Брюн. – Только дай мне собраться с мыслями.
На следующий день проспали, естественно, до обеда.
– Позвони Амалии, она волнуется, – спохватился я, толком еще не продрав глаз и головой вниз, руками по полу сползая с дивана.
– Уже позвонила, соня, – отозвалась Брюн сквозь плеск воды из-за кольцевой занавеси с рыбками, изображающей ванную. – Тебе привет.
Есть такие девушки, которых хлебом не корми, дай только забраться в ванну с гелями, пенами, шампунями, кремами и еще незнамо чем – водоплавающие какие-то. Зевая до хруста в челюстях и лязганья зубов, я взялся за уборку – для начала оттащил всю посуду в мойку, потом принялся скатывать пледы, благо всякая там химчистка здесь же, в цокольном этаже – но тут рука моя дрогнула.
И не только рука.
У меня два пледа – как объясняли знающие люди, один цветов Стюартов, второй – клана МсКормиков; кто из них кто – понятия не имею. Вчера обоих уравнял в правах слой черно-серой шерсти, удалить который элементарно-механическим путем, в смысле вручную, нечего было даже думать. Сейчас я заворожено поводил ладонью по шершаво-пушистой поверхности – ничего. Девственная чистота, или как корова языком. Я крепко поскреб в затылке. Парадокс сознания – почему-то шерсть вервольфа представлялась мне более материальной, чем сам вервольф. Постучав извилиной об извилину, я быстрым шагом направился к пылесосу и, раскрыв пластмассовое чрево, заглянул в пылесборник. Та же картина. Мешок пуст.
Ай-ай-ай. Где-то ведь я недавно слышал это выражение. Мешки пусты. Сдается, не мне первому пришла в голову мысль собирать шерсть оборотней…
Тут и Брюн появилась передо мной во всем великолепии.
– Собирайся, мы опаздываем, – объявила она. – Амалия и Хельмут через час уезжают в Красный Замок, Хельмут прямо оттуда едет в Дортмунд, а потом в Берлин…
– Да-да, помню, к Хеклерам, занудные ребята…
– … а вернется он только к шестнадцатому, то есть к самому празднику, так что все заботы возлагаются на нас. Амалия просит, чтобы ты обязательно был и что-нибудь придумал, потому что девочки в тебе души не чают. А мне еще надо успеть в Госпиталь, вот какая у нас программа. Просыпайся, лежебока!
Она снова повалила меня на диван и немного помесила. Мать честная, я и забыл, ежегодное сборище, двойной день рождения! Штука в том, что дочери Старого Карла откололи невероятный номер: родились в один день – с разницей в четыре года. Это событие отмечается грандиозными торжествами, так было заведено, когда еще была жива Мария, и теперь Старый Карл пунктуально следует канону заведенной некогда традиции. Мне на этом празднестве обычно отводится роль присяжного увеселителя – единственный случай, когда папаша Ветте, пусть и со скрежетом зубовным, но терпит мои шуточки и выкидоны.