Синельников и старый майор
Шрифт:
Мы помчались сломя голову, но Амалию и Старого Карла застали уже у самого лимузина. Магдалены видно не было, и это подтверждало мои предположения о серьезных переменах в архитектуре семейства Ветте. Впрочем, как вскоре выяснилось, у красавицы Магды нашлись другие важные дела. Увидев нас, Амалия прослезилась и с утробным клокотанием обняла Брюн так, что та практически утонула в ее необъятных телесах – минуту были видны только ноги да шапка волос. Старый Карл уставился на меня с некой странной, почти грустной задумчивостью – впервые я видел его в подобном состоянии – и, помолчав, спросил:
– Как ты, успеешь закончить эскизы до шестнадцатого?
Я обомлел и онемел. Вдумайтесь – Старый Карл спрашивает у меня, уложусь ли я в срок! Задушевным
– Она согласилась?
– Думает.
– Думает… – саркастически повторил Карл, и на этом встреча на высшем уровне завершилась. Автоматические ворота медленно отворились, и похожий одновременно и на платформу, и на вагон «майбах» унес царствующую чету прочь.
Мы вошли в дом, Брюн поскакала переодеться и разобраться с вещами, потом решили перекусить, потому что оголодали, пропустив и завтрак и обед, по команде старины Фердинанда нам соорудили более чем приличный стол, и тут мы столкнулись с Руди, летящим куда-то на всех парах.
– Ага, отлично! – закричал он. – И мне тоже тарелочку, за два часа до начала, то, что надо, никуда больше не потащусь! А вы идете?
– Это куда?
– Бруно, да ты совсем забыл, на каком свете находишься! Брюн, тряхни его, у меня рука не достает. Посмотри на календарь – сегодня бал, закрытие «Рейнского сезона»! Ты что, на набережной не был? Пол-реки перегородили, протокольная съемка, я танцую с принцессой Беатрисой!
– Принцесса Беатриса – дура, – заметил я. – Передай ей это с приветом от меня.
– А, у тебя все дураки, – отмахнулся Руди. – Ты и Георга обругал… Брюн, вообрази – торжественный момент, вся верхушка, а Бруно вдруг заявляет наследнику престола, что тот полный идиот. Георг парень нервный, в крик. Скандал, нас вывели, ну, мы духом не упали, поехали веселиться дальше. А Георг остервенел, напился совершенно в стельку и решил выяснить отношения… Сидим у Кристины, два часа ночи, вламывается принц, с ним свита, охрана одна, охрана другая, полиция гоняет журналистов, Георг лыка не вяжет, с порога падает Бруно на грудь и рыдает: «Штейнглиц, говорит, я и сам знаю, что я кретин, но зачем ты при всей публике?» А Бруно так хладнокровно ему отвечает: «Спокойно, Георг, сейчас мы с тобой выпьем еще по одной, и все встанет на свои места». Выпили, и тут у Георга вконец крышу снесло. Где тут у вас, кричит, балкон над Рейном, я всем объявлю: да, Штейнглиц не соврал, я полный идиот, и плюю на вас, и брошусь в хладные воды! А у Кристины и вправду терраса – Георг как рванет, хорошо, Бруно успел перехватить, так он его метра два протащил, и какой-то журналюга успел-таки сделать снимок. Этот репортер, пока шел весь сыр-бор, подогнал откуда-то пожарную машину с корзиной на такой выдвижной штанге и засел там с телеобъективом как напротив кристининой террасы. Потом эта фотография заняла где-то первое место: у принца пол-лица – разинутый рот да ноздри, глаза закрыты, рука вперед, как у вождя на митинге, а ярусом ниже – голова Бруно – рожа зверская, вся такая сосредоточенная, вылитый Джейсон Стэтхем, держит Георга мертвой хваткой… Я тоже попал в кадр, да меня отрезали… Старый Карл тогда просто взбесился: «Ну, говорит, хороши вы оба!»
– Брюн, – сказал я, – давай позовем дедушку Вольфа, а то как-то неудобно.
Старый солдат выглядел, прямо скажем, далеко не лучшим образом, но страйкбольный камуфляж со всеми причиндалами сидел на нем безупречно.
– Здравствуйте, майор, как видите, у нас сегодня редкий денек затишья, так что я предлагаю вам вместе пообедать, присаживайтесь… У меня хорошие новости. В штабе собираются сделать вам сюрприз, но я не поклонник подобных вещей и коварно раскрою их планы: получено решение о присвоение вам звания подполковника. Несколько дней, придут документы, и мы будем вас поздравлять. Я знаю, вы не пьете, это разумно,
– Благодарю вас, господин полковник, – отвечал дедушка, и в самом деле принимаясь за еду. – Не скрою, мне приятно признание моих заслуг перед отечеством… хотя я и догадываюсь, что обязан этим исключительно вам.
– Оставьте, майор, такие офицеры как вы – главное достояние наших вооруженных сил. Посмотрите лучше вокруг, какая чудесная осень, настоящее бабье лето, словно и нет никакой войны…
– Вы правы, господин полковник, – кивнул Вольфганг. – Скажу еще раз – я рад званию, но уже принял решение. Это моя последняя кампания. Если уж Господь не удостоит меня смерти в бою, то по заключении мира я выхожу в отставку. Чувствую, что пришла пора. Я совсем уже не тот.
– Боже мой, майор… Но что же вы станете делать? Чем займетесь?
– Я получил письмо от сестры, из Дюссельдорфа… у нас там дом, его построил еще мой дед. Мои племянники выросли… я помню их совсем еще детьми, а теперь уже у них самих дети, и тоже взрослые люди, их я вообще никогда не видел… Отправлюсь в родные места, представляете, полковник, они мне снятся.
– Боже мой, Бруно, – воскликнула Брюн, – это ужасно, немедленно заканчивай войну и верни дедушку домой!
– Верно, верно, – согласился Руди. – Заключай мир, один черт не знаете, с кем воюете – если даже с русскими, то однофигственно вам вдвоем с дедом Сталинграда не взять, хоть всю Аргентинскую сборную вместе с Марадонной запиши к себе в полк!
– Река, набережная, липы, каштаны, Старый город, – продолжал дедушка Вольф. – Наверное, все изменилось, я ничего не узнаю… Вам доводилось бывать в Дюссельдорфе, господин полковник?
Ответить я ничего не успел, по причине грянувших событий, так что теперь можно лишь гадать, какая фраза так и не родилась на свет; в памяти сохранились лишь смутные обрывки мысли о том, что возвращение майора в реальное время и пространство – дело замысловатое и рискованное.
Каюсь, моя вина, упустил я из виду Магду, за всей этой кутерьмой начисто про нее забыл, и тем допустил страшный, фатальный промах. Еще третий закон Ньютона предостерегает – если ты не видишь Магдалену Ветте, это не значит, что ее нет. Она очень даже есть, незримо парит в вышине, как горная орлица, зорко следит за событиями и думает свою крепкую думу.
В этот раз додумалась она до того, что бесповоротно озверела. Старый Карл ее выгнал, я окончательно растоптал ее самолюбие, а сладостно предвкушаемая драма и скандал в семье Ветте неожиданно вырулили к абсолютно нестерпимому хэппи энду. Ясное дело, ненависть закипела в Магде на таком градусе, что в момент сожгла все предохранители, и фрау Ветте решила уйти, громко хлопнув дверью, то есть напоследок напакостив сколько возможно.
Уверен, что в тот момент, когда мы, стоя между автомобилями, прощались с Амалией и Хельмутом, Магдалена уже звонила в психиатрическую клинику доктора Шлиеркампа и срывающимся голосом расписывала, какую угрозу для общества представляет Брюн. Доктор и без ее актерских ухищрений знал, что ситуация чревата, в словах пока еще действующей жены Старого Карла ничуть не усомнился, и немедленно распорядился выслать бригаду экстренного реагирования. Во главе этой бригады Магда и предстала перед нами, торжественно войдя той самой своей знаменитой походкой, где, по выражению классика, каждый шаг оказывал великую милость паркету, которому выпало счастье оказаться под ее ногами.
Итак, Магда и с ней – трое шкафов в белых халатах: один явственно начальник, видимо, врач, с какой-то бумажкой в форме анкеты, и двое громил-санитаров – в руках палка с петлей, уже мне знакомые резиновые тросы и пневматическая пукалка для стрельбы шприцами с транквилизаторами. Без всяких объяснений, по одному только ужасу в глазах Брюн я сообразил, кто они такие и зачем пожаловали. У всех троих в глазах охотничий азарт – переговоры бессмысленны, они только и ждут какого-то сопротивления, и чем энергичнее, тем лучше, слепому видно, что ребята свое дело знают.