Сингапурский квартет
Шрифт:
В финансовой компании «Лин, Клео и Клео», принадлежащей Клео Сурапато. Компания является маткой по отношению к «Ассошиэйтед мерчант бэнк». «Лин Клео и Клео» также имеет пакет акций Индо-Австралийского банка. Бангкокское отделение Индо-Австралийского банка (директор Ж. Лябасти, сын крупного сингапурского дельца) по поручению «Лин, Клео и Клео» выступает гарантом по сделкам «Ассошиэйтед мерчант бэнк».
Вывод: это — круг, в котором растворились 118 млн., потерянные мною (рекомендация Доуви) в виде займа Ли Тео Ленгу, гарантированного Индо-Австралийским банком по поручению «Ассошиэйтед мерчант бэнк».
Итак — Клео Сурапато?
Не доказать пока…»
Севастьянов закрыл папку.
Теперь доказывать к
Севастьянов достал из портфеля блокнот с перечнем вопросов, которые, по поручению Москвы, он должен был задать Индо-Австралийскому банку. Вопросы стандартные и довольно глупые в условиях всеобщих невозвращений долгов в России — об условиях сотрудничества в кредитовании совместных предприятий, в особенности экспортно-импортной фирмы с неограниченным списком товаров. Задание пристрелочное, скорее техническое. Оценив поставленные вопросы, Лябасти-младший не захочет говорить об Амосе Доуви. Узость севастьяновских полномочий банкир ощутит немедленно.
А если начать с петраковских забот?
Шофер в картузе вежливо хихикнул, привлекая внимание.
— Да? — спросил Севастьянов.
Рука в белой перчатке описала полукруг в сторону переулка Нана, населенного палестинцами и ливанцами. Стены покрывали арабские вывески. В густеющих сумерках по спаянным в форме сердца неоновым трубкам переливался малиновый огонь. Сердце обрамляло девушку с букетиком хризантем, сидевшую на высоком табурете. Ридикюлем она прикрывала синяк на коленке. Зеленоватая вывеска оповещала — «Почему бы и нет?»
— Вполне красива, Випхават, — сказал Севастьянов. И хохотнул, как научился у китайцев в Сингапуре. Кроме пустоты и цинизма, за этим смехом ничего не скрывалось.
Водитель поклонился зеркалу заднего вида. Севастьянов усмехнулся. Его реакция будет доложена. В особенности, то, что запомнил имя шофера. Белым обычно такое не под силу. Черточка, как говорится, к психологическому портрету.
Жоффруа Лябасти переминался перед зеркалом шкафа в крохотной комнатушке, примыкавшей к его кабинету. В зеркале с интервалами в полсекунды билось отражение мигалки над автостоянкой сервисного центра «Тойота» под окном. Мигалку установили с полгода назад и, когда её иной раз выключали на ночь, Жоффруа не спалось, если он оставался здесь до утра на узкой кушетке. Он был психом, в мать, спокойствие вызывало в нем страх. Комнатушка называлась на французский лад «гарсоньеркой», кроме уборщика в неё никто не допускался. Неписаное правило: частная жизнь остается потайной даже в банке… Это, вероятно, было от отца, на которого тоже находили припадки уединения. Правда, в таких случаях Лябасти-старший отлеживался в логовах, разбросанных по гостиницам от Бангкока до Канберры.
Жоффруа остановил выбор на белом пиджаке в серую полоску, синей сорочке, черных брюках. Галстуки в семье носили темных оттенков и непременно трикотажные, плебейские, прихоть отца. Возможно, чтобы досадить матери, генеральской дочери, тоскующей не столько по Парижу, сколько по светлым шелковым одеждам Сайгона, называющегося теперь странным словом Хошимин. Кажется, таково было имя ведущего в тех краях марксиста.
До встречи с бывшим марксистом из Москвы оставалась четверть часа. В том, что Севастьянов правоверный коммунист, сомневаться не приходилось. Согласно справкам, рассылаемым информационными агентствами для банков, российские финансисты в прошлом и настоящем — красные шишки. Иначе откуда бы у них водились деньжата?
Жоффруа завернулся в шелковое кимоно. Дернув за шнурок, опустил шторы. Вдавил клавишу, запустив электронную защиту компьютера. Какие-то импульсы, природа которых оставалась доступной пониманию лишь дяди Пиватски, предупреждали перехват сведений при вызове их на экран из электронной картотеки Индо-Австралийского банка. Что же за спиной у русского с корсиканской фамилией? Жоффруа набрал код допуска в банк данных.
Когда в веренице малозначащих сведений на экран выплыла фамилия Петракова, его сделки с «Ассошиэйтед мерчант бэнк» и преследование по суду Амоса Доуви, знакомство с Клео Сурапато и связи с Индо-Австралийским банком, стало ясно, что можно и промахнуться, недооценив собеседника. Требовалась основательная подготовка.
Жоффруа включил «глаз» телекамеры, установленной в операционном зале.
На экране, вмонтированном в панель рядом с компьютером, возникли подголовник кресла и стол старшего бухгалтера. У стола в кресле, ожидая подпись на кассовом ордере, томился китайский джентльмен в линялых трусах, майке и шлепанцах. Он прижимал к животу четыре или пять пачек гонконгских долларов, стянутых резинками. Старинный клиент, который не доверял чекам, вообще не доверял никаким бумажкам, кроме дензнаков, и менял валютную наличность на наличность… У прилавка кассира бородач с сигарой, французский консул, и прилетевший из Парижа бледный, с синяками под глазами, полицейский комиссар в темном костюме, похожий на де Голля, перебирали пачки счетов. Откладывали те, что были подписаны контролером, выбросившимся с восьмого этажа четыре дня назад. Странная смерть, растрат за контролером не осталось… Впрочем, в Бангкоке некоторым фарангам, как азиаты называют белых, на роду написано выброситься или быть выброшенными с балкона высотки. Если человек отправился в Азию, как говорит дядя Пиватски, не исключено, что он отправился именно за смертью и не нужно искать иных объяснений. У всякого на шее невидимая петля — с датой, когда эта петля затянется. Карма. Судьба…
Куда же запропастился бухгалтер?
Жоффруа снял трубку телефона внутренней связи. Набрал 02.
— Слушаю, шеф, — сказал старший бухгалтер.
— Через десяток минут привезут русского. Если к этому времени я не появлюсь внизу, встретьте его, пожалуйста. Скажите, что я ненадолго задерживаюсь. Поговорите о чем-нибудь. Так, вообще… О московских долгах, например. Для разогрева.
Бухгалтер молчал. Это, во-первых, означало: зачем меня учить, молодой хозяин? И во-вторых: ваш отец, молодой хозяин, появляется на деловых свиданиях пунктуально. Не исключалось, что отец предоставил этому китайскому педанту канал контроля за выходом его, Жоффруа, личного компьютера на базу данных и бухгалтер видит на своем экране, чем интересуется директор отделения. Поэтому Жоффруа не клал трубку, ждал хотя бы формального изъявления послушания.
— Будет исполнено, патрон, — сказал бухгалтер.
Он носил прозвище Крот, поскольку обитал в подземном, грунтовом мире Индо-Австралийского банка, высовываясь на поверхность лишь в исключительных случаях. Такие случаи на жаргоне служащих банка классифицировались как «явление привидений». Это значило, что в операционном зале объявлялись фигуры, выпадавшие из системы нормальных финансовых операций, ими-то и занимался исключительно Крот. Гонконгский миллионер в нижнем белье и полицейский комиссар в пиджачной паре из Парижа входили в этот разряд. Ожидавшийся московский гость, пожалуй, тоже.
Крот, обретаясь в подземельях, обладал обостренным чутьем на любые отклонения от нормы, проявлявшиеся на поверхности, в реальной жизни. Изощренный, «скользкий» финансовый документ, даже сваренный из подлинных цифр, непременно застревал на его столе. Эта прозорливость имела объяснение. Банковские агенты и биржевые маклеры, то есть «ребята горячих денег», как называл их дядя Пиватски, поговаривали, будто бухгалтер имеет собственных «кротов», роющих на недосягаемых глубинах чужих замыслов повсюду в мире, благодаря чему и обваливаются любые хитроумные подкопы к деньгам отца, его «старинного друга» Клео Сурапато и «боевого товарища» дяди Пиватски. При этом успешно прокладываются сапы к чужим денежным средствам.