Сингл и Сингл
Шрифт:
– И еще тридцать фунтов, – напомнил Оливер. Задумался. Ушел мыслями в еще более далекое прошлое, пока по его лицу растеклось спокойствие заключенного, мотающего очень большой срок. – Какой банк? – спросил он.
– Один из крупнейших. Значения не имеет.
– Какой именно?
– Кантональный и федеральный банк Цюриха. «Ка и Эф».
Оливер кивнул, словно показывая, что другого ответа он и не ждал.
– Кто-то умер, – предположил он замогильным голосом. – Оставил наследство.
– Мы спрашивали об этом, Олли. Признаюсь, очень надеялись услышать положительный ответ. Тогда у нас появился бы шанс ознакомиться с документами. Но в «Ка и Эф» нас заверили, что их клиент жив, здоров и в момент перевода денег не страдал психическим расстройством. Где-то даже намекнули, что они обращались к нему и получили подтверждение правильности перевода. Прямым текстом этого не сказали, со швейцарцами такого быть не могло, но точно намекнули.
– Значит, не завещание, – разговаривал Олли сам с собой, не с ними.
Ланксон попытался развить успех.
– Хорошо, допустим, кто-то умер. Кто мог умереть? Или не мог? Кто из ныне живущих или уже умерших мог оставить Кармен пять миллионов и тридцать фунтов?
Пока они ждали, настроение Оливера изменилось. Говорят, если человека приговаривают к казни через повешение, на какое-то время он обретает олимпийское спокойствие и ведет себя так, словно ничего и не случилось. Нечто похожее произошло и с Оливером. Он поднялся, улыбнулся, попросил его извинить. Вышел в коридор и направился к мужскому туалету, дверь в который находилась между входом в банк и кабинетом Тугуда. Войдя, запер дверь и какое-то время изучал свое отражение в зеркале, пытаясь оценить ситуацию. Склонился над раковиной, включил холодную воду, набрал в ладони, плесканул в лицо, словно надеялся, что вода смоет ту маску, которая отслужила свой срок. Полотенца в туалете не нашлось, поэтому он вытер лицо и руки носовым платком, затем бросил его в корзинку для мусора. Вернулся в кабинет Тугуда, остановился в дверном проеме, едва ли не полностью заполнив его собой. Вежливо обратился к Тугуду, полностью игнорируя Поуда и Ланксона:
– Я бы хотел поговорить с вами наедине, Артур, пожалуйста. Если не возражаете, во дворе. – И отступил в сторону, предоставляя Тугуду возможность выйти в коридор и повести его к входной двери. Какое-то время они постояли во дворе, окруженные высокой стеной с колючей проволокой. Луна уже освободилась от проволочных пут и высоко поднялась над многочисленными трубами на крыше банка, кутаясь в молочное марево.
– Я не могу принять пять миллионов, – начал Оливер. – Не должно быть на счету у ребенка таких денег. Отошлите их туда, откуда они поступили.
– Ничего не выйдет, – с неожиданной жесткостью возразил Тугуд. – Как у доверительного собственника, у меня нет такого права, да и у вас тоже. И у Крауча нет. Не нам решать, чистые эти деньги или нет. Если чистые, фонд должен их оставить. Если мы откажемся их взять, через двадцать с небольшим лет Кармен сможет подать в суд на банк, вас, меня, Крауча и оставить всех без последних штанов.
– Обратитесь в суд, – не сдавался Оливер. – Пусть он вынесет соответствующее решение. Тогда к нам не смогут предъявить претензий.
В удивлении Тугуд начал говорить что-то одно, передумал, сказал другое.
– Хорошо, мы обратимся в суд. И на каком основании они вынесут решение? Руководствуясь нашей интуицией? Вы слышали, что сказал Поуд. Счет с безупречной репутацией, клиент не страдает психическими расстройствами. Суды не могут принять такого решения, не имея доказательств криминального происхождения денег. – Он быстро отступил на шаг. – Почему у вас такое лицо? Да что с вами? Неужели вы так надеялись на суд?
Оливер не шевельнул ни ногами, ни телом, руки засунул в карманы пальто и не вынимал их. Поэтому только выражение его мокрого от пота лица могло заставить Тугуда так резко отпрянуть: разом потемневшие глаза, закаменевшие от злости губы и челюсть.
– Скажите им, что я больше не хочу говорить с ними. – Оливер открыл дверцу минивэна, сел за руль. – И, пожалуйста, Артур, откройте ворота, а не то мне придется их вышибить.
Тугуд открыл ворота.
Глава 5
Дом стоял на частной дороге, которая звалась Авалон-уэй, и располагался чуть ниже вершины холма, скрытый от города, что вполне устраивало Оливера: никто нас не видит, никто о нас не думает, мы никому не нужны, кроме нас самих. Назывался дом Блубелл-коттедж. Хитер хотела переименовать его, но Оливер, не называя причины, настоял на том, чтобы оставить все как есть. Он предпочитал ничего не менять в этом новом для него мире, дабы его появление поскорее забылось. Ему нравилось лето, когда листва деревьев непроницаемой стеной отделяла дом от дороги. Ему нравилась зима, когда Лукаут-Хилл покрывался льдом, и долгие дни, а то и недели, вокруг ничего не менялось. Ему нравились зануды-соседи, предсказуемые разговоры с которыми ничем ему не грозили и не затрагивали запретных тем. Андерсоны, жившие в Уиндемере, держали кондитерский магазин в Чапел-Кросс. Через неделю после Рождества они подарили Хитер коробку шоколадных конфет с ликером и веточку остролиста. Миллеры из Своллоуз-Нест были пенсионерами. Мартин, бывший пожарник, рисовал акварели, особенно ему удавались цветущие деревья. Ивонн гадала для друзей на картах Таро и собирала пожертвования на воскресной службе в церкви. Их ординарность умиротворяюще действовала на Оливера и примиряла его с Хитер и ее стремлением постоянно угождать всем и вся. «Нам обоим недостает цельности, – говорил он себе, – мы словно состоим из отдельных фрагментов. Если мы соберем все фрагменты в одном сосуде и родим ребенка, который объединит нас, все будет хорошо».
«Неужели у тебя нет семейных фотографий или чего-то в таком духе? – с грустью спрашивала она его. – Как-то однобоко все получается, только мои паршивые родственники, а с твоей стороны ничего, даже если у тебя никого не осталось».
«Все потеряно, – объяснял он ей. – Осталось в моем рюкзаке в Австралии». Но больше он ей ничего не говорил. Ему требовалась жизнь Хитер – не его. Родственники Хитер, ее детство, друзья. Ее банальность, ее неизменность, ее слабости, даже измены, которые он воспринимал как отпущение грехов. Он хотел всего, чего не имел, сразу, в готовом виде, на блюдечке. Хотел забыть прошлую жизнь, полностью и окончательно заменив ее скучными друзьями с глупыми мнениями, дурным вкусом и самыми примитивными нуждами.
Длина Авалон-уэй не превышала ста ярдов. Заканчивалась дорога кругом для разворота и пожарным гидрантом. Выключив двигатель, Оливер по инерции проехал по темной дороге, припарковал минивэн. С круга медленным шагом вернулся назад, шагая по кромке травы, оглядывая пустые автомобили и темные дома, потому что проклятие невидимки лежало на нем и не отпускали воспоминания иных времен. Он перенесся в Суиндон, где Брок учил его ненужному умению оставаться невидимым. «Нам недостает концентрации, сынок, – говорил ему добрый инструктор. – Проблема не в том, лежит у тебя к этому сердце или нет. Я ожидаю, что ты один из тех, у кого ночью все должно получаться лучше, чем днем». Иногда, когда он проходил мимо бунгало, вспыхивал фонарь, подключенный к системе сигнализации, датчики которой ночью реагировали на движущуюся тень, но обитатели Авалон-уэй храбростью не отличались, и фонарь вскоре гас. «Вентура» Хитер, припаркованная на подъездной дорожке, в лунном свете прибавила в размерах. Сквозь плотно задернутые шторы спальни пробивалась полоска света. «Она читает, – подумал Оливер. – Женский роман из тех, что присылает ей книжный клуб. Какие мысли приходят ей в голову, когда Хитер читает эту дребедень? Или какую-нибудь книгу-рекомендацию. Как себя вести, если партнер говорит, что не любит тебя и никогда не любил».
В комнате Кармен висели тюлевые занавески, потому что она хотела видеть звезды. В восемнадцать месяцев она уже научилась доносить до родителей свои желания. Маленькое наклонное окошко наверху оставляли открытым: она любила свежий воздух, но не сквозняк. На столе горел ночничок в форме утенка Дональда. Засыпала она под магнитофонную запись сказки «Питер и волк». Прислушавшись, он услышал шум прибоя, но не запись. Из темноты он оглядел сад, и все, что он видел, обвиняло его. Новый домик Уэнди, вернее, новым он был прошлым летом, когда Оливер и Хитер Хоторн покупали все, что попадало под руку, поскольку покупки оставались единственным, что их еще связывало. Новая лесенка, уже лишившаяся нескольких перекладин. Новая пластиковая детская горка, уже погнувшаяся. Новый надувной бассейн, заваленный опавшей листвой, наполовину спущенный, брошенный умирать. Новый сарай для новых горных велосипедов, на которых они клятвенно обещали ездить каждое утро, из новой жизни с Кармен на детском сиденье. Барбекю, чтобы приглашать Тоби и Мод: Тоби, сотрудник большой риэлторской фирмы, с «БМВ», маниакальным смехом и ухмылкой для всех мужей, которых он оброгатил. Мод – его жена… Оливер вернулся к минивэну, снял трубку с установленного в нем телефона, набрал номер. Сначала зазвучал Брамс, потом рок-музыка.