Сингулярность (сборник)
Шрифт:
– Как вы себя чувствуете, Игорь Михайлович? – спросил Виктор, хлопая профессора по плечу и украдкой осматривая, словно что-то ища на его фигуре. – Вы помните, что произошло?
Профессор снова усмехнулся:
– Ну конечно, никогда склерозом не страдал. Если бы не помнил, вряд ли смог бы восстановить все это. Хоть молекулярная структура и записана в памяти массива наномашин, воспользоваться ею было бы сложнее.
Профессор развел руками.
Кизильцева как кувалдой ударило, улыбка сменилась серьезным выражением лица:
– Восстановить? Мы думали,
– Я считал вас сообразительным человеком, коллега.
– Но… но… Разве это возможно?
Коваль улыбнулся, хитро поглядывая на выпучивших глаза людей:
– В современном мире ничего нельзя считать невозможным. Да, мое сознание слилось с серой топью. Разбирая материю на атомы, наномашины сохраняют информацию о структуре в общей памяти. Разобрав меня и мой мозг, записав структуру клеток молекул и атомов, ассемблеры оцифровали мою личность. Разум и воля, помещенные в массив наномашин, взяли под контроль примитивные программы так же легко, как привыкли контролировать инстинкты. Серая топь стала мной, а я стал ею. Все в точности с моими расчетами.
Кизильцев захлопал ресницами:
– Расчетами? Какими расчетами?
– Обычными расчетами… – Профессор шагнул к стене корпуса, приложил ладони. Поверхность пошла пятнами и вдруг в мгновение ока заполыхала победно-оранжевым металлом. – Всегда любил оранжевый цвет, – хмыкнул он одобрительно, похлопал руку об руку, словно стряхивая пыль. Повернулся к разинувшим рот людям. – Да, я не рассказывал всего, идея достаточно дикая, нужен был эксперимент и значительный объем нанитов, чтобы вместить целую личность.
– Потрясающе, – только и смог вымолвить Виктор, – а я не поверил… Впрочем, второй раз тоже не поверил бы, безопасность прежде всего. Безопасность… – Он судорожно сглотнул пересохшим горлом.
У него забегали глаза, лицо пошло пятнами. Коваль сочувственно кивнул:
– Я не буду пока покидать территорию, щиты оставьте, мезонные генераторы поднимите до уровня корпусных подвалов и выставьте на минимум.
Виктор тяжело перевел дыхание – явно камень с души свалился.
Лавров вдруг нахмурился, взгляд стал суровым, обвиняющим:
– У вас был такой вид… отчаявшийся и испуганный… мы подумали, что просто уйдете из жизни.
– Да, тяжеловато было все-таки, сомнения, страх… Да и весьма болезненное это дело, надо сказать. Кстати, Виктор, предупредите президента, что все обошлось.
Виктор выудил из пиджака красный мобильник.
– Надеюсь, он не успел сделать заявление о потере контроля над наноботами. Репортеры наверняка беснуются. Так что ему доложить?
Коваль на миг задумался:
– Пусть сделает заявление… об успешном завершении эксперимента… «Зачеловек». А теперь ведите к Звяге, верну его… гм, атомы.
Артем Тютюнников
Музыка
Я слушал музыку, как вселенную, да та и была ею.
В несколько жутких мгновений она сжалась в Праатом, а в следующий миг вновь взорвалась энергетическим вулканом. Раскаленная материя устремилась вовне, превращая Ничто в Пространство.
Я с замиранием сердца слушал дрожание облаков сверхскоплений, внимал галактикам и звездным системам. Звезды извергают фонтаны вещества, и смещаются орбиты их планет.
Сам рельеф небесных тел изменчив, дрожит во всеобщем ритме, заданном всевластным демиургом. Раскатываются громы атмосферных потоков, океанские течения меняют ход, и это доходит до моего слуха.
По телу пробежал неприятный холодок, когда ощутил, как осциллирует каждая элементарная частица, словно мигает: вот она есть, а вот ее свойства совсем иные, а вот ее и вовсе нет – мелькнувший призрак на очередном заходе вселенского маятника. Мелодия суперструн.
Пространство заполняют волны всех природ и диапазонов: электромагнитные, гравитационные, глюонные… И за пределами вечной суеты складываются во что-то большее: звуки оркестра для единственного слушателя. Для меня.
Внезапно мир подернулся дымкой. По реальности прокатилась волна рассогласования, слух пронзил резкий разряд диссонанса. Интерфейс прервался, и меня словно бросило в космический вакуум. Я поднял веки, и в глаза тысячепудовым молотом ударил яркий свет.
Я бешено заморгал, вытер дрожащей рукой слезящиеся глаза. Сощурившись, с трудом осмотрелся.
В комнате светло, как на Солнце. На проекционном экране во всю стену замерло окно музыкального проигрывателя, столбики анализатора спектра застыли в очередном прыжке. В дверном проеме кто-то стоит, уставившись на меня.
Я через силу повернулся лицом к гостю, по шее прошла волна тупой боли, в голове разлилась озером расплавленного свинца. Из глотки вырвался стон.
– Стат, ну ты соображай хотя бы, что делаешь! Какого черта тебе вообще здесь надо?..
Гость нахально ухмыльнулся, вошел в комнату. Подцепил со стола синюю коробочку, оценивающе осмотрел. Хмыкнул.
– Опять этой дрянью накачался? Растормаживатель образов? И ведь банальный расширитель сознания, на кой тебе оно надо!
Он швырнул коробок на столешницу, кинул мне оттуда три яркие упаковки.
– На вот, прими, надо же в себя приходить.
Я кивнул с благодарностью, от движения голову вновь пронзила вспышка боли. Я высыпал на ладонь по паре капсул из каждой пачки, судорожно бросил на язык. Поспешно схватил со столика бутылку и запил водой прямо из горлышка.
Блаженно откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза. Боль медленно растворялась, уходила прочь. Вскоре под веками перестали метаться галактики и взрываться сверхновые. Я нечленораздельно промычал что-то благодушное.
– Подо что кайфовал-то? – раздался голос Стата. – Опять расширенные переложения какой-то древности? Моцарт, Бетховен, Бах?..
– Бах… – ответил я и осторожно открыл глаза.
Стат поморщился.
– Владисвет, твой вкус ужасен. Хотя с этой штуковиной и не с такого проберет. Впрочем, – сделал паузу, обвел комнату взглядом, – аппаратура у тебя тоже располагает. Звук, должно быть, сногсшибательный, динамики в каждом углу. Соседи-то не жалуются?