Синие шинели (сборник)

Смирнов Г. П.

О том, что кусок трубы с его трактора, Каримбаев не отрицал:

— Ее мог взять каждый, — спокойно говорил он, сидя перед оперативником. — Ну хотя бы затем, чтобы запутать следы…

И опять поиски, беседы с людьми. На одной из строек Фурсе удалось выяснить, что, работая здесь, Каримбаев украл у своего товарища часы. Состоялся товарищеский суд. На нем всплыли и другие неприглядные факты. Об этом Каримбаев вспоминал с напускным сожалением:

— Да, было такое, чего греха таить. И краденое на производстве сбывал — деньги нужны… Но к делу в Аблакетке не имею отношения.

Однако

каждый день Каримбаеву приходилось делать очередные, пусть незначительные пока признания. Теперь уже не интуиция, а целый ряд фактов говорил о том, что преступление в Аблакетке не обошлось без тракториста. «Мелочи» и отдельные факты, собранные в простенькой серой папке, уже нависли над обвиняемым тяжелым грузом улик.

Вот вспомнил Фурса еще одну «мелочь»: Каримбаев прихрамывает. Физический недостаток? Но о нем никто и никогда не говорил ему. Тогда что же?

На очередном допросе по просьбе оперуполномоченного Каримбаев показал левую ногу: там темнели раны от собачьих зубов…

Все встало на свои места. Во время разбойного нападения на сторожа была убита собака. Эксперты установили, что смерть наступила от ударов по голове. Они нанесены куском той самой трубы, которая служила для заводки трактора. Схватка с ярым псом не прошла без следа.

Да, это, пожалуй, еще один убедительный аргумент. Значит, версия доказана.

Даже маленький успех приносит человеку радость. Так бывает и у старателей, и у работников уголовного розыска. Правда, на этот раз Гарри Фурса не выдал на-гора сверхплановые тонны руды, но тем не менее от его труда жизнь людей становится спокойнее.

И. АНТИПОВ, сотрудник МООП.

г. Алма-Ата.

П. Бушуев

ДЕЛО ОБ УБИЙСТВЕ

Если бы пришлось судить только тех убийц, которых застали с ножом над жертвой, только тех отравителей, у которых в руках захватили остатки только что данной ими кому-либо отравы, то большая часть виновников подобных преступлений осталась бы без законного возмездия.

А. Ф. Кони.

Один из них потом, когда суд предоставит ему последнее слово, скажет:

— Я прошу не приговаривать меня к расстрелу. Я молод, надо это учесть. Я не жил, а прозябал, изнурил себя тяжелым воровским трудом. Почему я выбрал этот путь, я не знаю…

А другой, немного позже, заявит:

— Виновным себя не признаю ни в чем. За Хабаровск я уже был осужден. И за Омск. От того, что я бандит, не отказываюсь. Говорить ничего не буду. Вам лучше знать.

Но у суда и без его признаний достаточно самых веских доказательств. Опровергнуть их невозможно. И он, по многолетней привычке держа руки за спиной, бросит:

— Прошу приговорить меня к высшей мере наказания.

Но пока до этих событий еще далеко.

* * *

Только что кончился рабочий день, и без того многолюдные улицы Алма-Аты превратились в сплошной живой поток. И среди спешащих людей невольно бросался в глаза высокий представительный мужчина, который

неторопливо шел по тротуару. Мартовский день выдался теплый, и на мужчине был светлый габардиновый макинтош. Здороваясь со знакомыми, он по-старомодному приподнимал коричневую велюровую шляпу. Судя по тому как часто ему приходилось делать этот жест, знакомых у него было много. И не удивительно — Иван Федорович Аверин, профессор, академик, ученый с мировым именем. К тому же давно обосновался в городе, занимается общественной деятельностью…

После работы он предпочитал пешком ходить от института до своего дома. Тем более, в такой ясный весенний день, когда и дышится легко, и не покидает предчувствие близкой удачи в давно задуманном большом и сложном деле.

Так же неторопливо — все-таки пятьдесят четыре года, никуда от них не денешься — Аверин поднялся к себе на второй этаж и, пока доставал ключ, привычно скользнул взглядом по металлической табличке с витиеватой узорчатой гравировкой.

Жены дома не было: она утром уехала в командировку, дней на десять. По установившейся привычке — если тебе пятьдесят четыре, надо соблюдать режим — Аверин принял ванну. Потом прошел в детскую. Младшая дочка кинулась навстречу, вскарабкалась на плечи и принялась теребить седеющие волосы. Аверин подошел к столу посмотреть, как там двигается задача в тетрадке старшей.

— Обедать пора! — позвала тетя Катя, домработница, и все они отправились в столовую, где уже был накрыт стол.

Вечером, уложив девочек спать, Аверин устроился за письменным столом. Квартира была трехкомнатная, спальня служила ему и кабинетом. Хотелось, не откладывая на завтра, проверить расчеты, сделанные его сотрудниками. Что-то у них не получается, и они просили шефа найти ошибку в ходе их рассуждений.

Наступила ночь, а свет в аверинском окне долго не гас. Сторожиха Бондарь во дворе подумала по привычке: «И когда только профессор успевает выспаться?» Но тут как раз свет погас.

Бондарь охраняла здесь магазин и складские помещения, расположенные в подвалах. Двор большого дома был темный, застроенный сарайчиками, за ними стеной стояли деревья, рос кустарник. Во дворе Бондарь чувствовала себя неуютно и старалась больше времени проводить на улице, у освещенных витрин магазина. Здесь хоть иногда подмигнет зеленый глазок такси, прошагает запоздалый прохожий. Вот и сейчас появились двое. «Загуляли ребята, — сказала сама себе сторожиха. — Ишь, спешат по домам! Попадет им от жен — и за дело».

Мужчины молча прошли мимо, и шаги их затихли в отдалении.

Бондарь постояла у витрины, обошла дом и вернулась во двор. Все было тихо. И вдруг внезапно что-то ухнуло наверху.

— Кто?.. — на всякий случай крикнула она в темноту.

В ответ — молчание. Бондарь не знала, что и подумать. Ночь — обманщица. Чего только не чудилось сторожихе, особенно в первое время ее работы.

Ухнуло снова: раз и два — подряд и три — чуть погодя. «Да ведь это стреляют!» — подумала Бондарь, замерев на месте. Тишина стала особенно глухой. Неожиданно вспыхнул свет в окне, в аверинском, на втором этаже. «Неужели же у них что?.. Те, двое?..»