Синий краб

Крапивин Владислав Петрович

1953 г.

Тюмень

Край родной

Я люблю свой край суровый, Все его просторы. Я люблю: и бор сосновый, И его озёра, И прибрежных круч обрывы Над родной рекою, Колыханье шумной нивы Золотой волною. Васильков люблю цвет нежный, Небо голубое, В тихом сумраке таёжном Запах свежей хвои.

1953 г.

Тюмень

Голос Москвы 

Я кручу рубчатый регулятор: Шум и треск приёмник издаёт. Стрелка все деленья циферблата Обошла и вновь

бежит вперёд. Опершись о горизонт лучами, Над землёй поднялся солнца лик. Весь эфир заполнен голосами, Просыпаться начал материк. Иностранной речи слышны звуки, Вихри треска – ураган помех; И сквозь этот шум услышал вдруг я Голос тот, что дорог так для всех. Медных звуков россыпь позывная И потом знакомые слова: Ши-ро-ка стра-на мо-я род-на-я… С добрым утром! Говорит Москва. Говорит Москва… Моя столица! Тебя знает люд любой страны. Слыша голос твой, светлеют лица Тех людей, что не хотят войны. Голос твой звучит неутомимо, Он летит за горы, за моря. Он как яркий света луч для мира, Светлой правды ясная заря. Если позывные зачеканят Нашей песни звонкие слова; Ши-ро-ка стра-на мо-я род-на-я, Это значит – говорит Москва.

1953 г.

Тюмень

Старый лес

Хорош в летний день светлый луг у реки Там белой ромашки цветут лепестки, И дружно собравшись в густое колечко Хранят меж себя золотое сердечко. Там воздух струится, лучом раскалён, В траве не смолкает кузнечиков звон. Прозрачное небо синеет над нами, Под ветром весёлым пенясь облаками. Там ветер цветов чуть колышет узор… Но мне почему-то милей тёмный бор. Где стройной толпой обступая поляны, Недвижно лесные стоят великаны. Там кроны деревьев сплелись меж собой, Зелёную крышу свивают над мной, Но солнца лучи, словно светлые стрелы, Сквозь ветви в чащу пробиваются смело. А лес всё шумит день и ночь напролёт, Как будто, какую-то песню поёт; Спокоен и тих, но совсем не угрюм Его никогда несмолкающий шум.

1953 г.

Тюмень

Старинная быль

С древней книги прошедших веков Отряхнём застарелую пыль И под шорохи ветхих листов Прочитаем старинную быль. Загорелся заката пожар, Словно кровью реку обагрил; Над землёй ветерок побежал И тихонько траву шевелил. Пыль точёным копытом подняв, Вдоль реки конь скакал вороной, Бросив повод на шею коня, Ехал витязь, сверкая бронёй. Конь под всадником резво бежал И, играя, кусал удила, На мосту, что над речкой стоял, Он нагнал старика-гусляра. Был гусляр очень бедно одет. Был он стар, но был прям, как сосна. Видно, груз его прожитых лет, Не сгибаясь, держала спина. С непокрытой седой головой Шёл он, песню весёлую пел. Струн на гуслях касался рукой - Нежный звон над рекою летел. Витязь, в стремя ногой упершись, К старику наклонился с седла. – Эй, старик, – он позвал, – обернись! И потом он спросил гусляра: – Почему вдруг поёшь ты, старик? – Счастлив я, потому и пою. – Отчего же ты счастлив, скажи? Ты поведай мне радость свою. Ты бедняк, коль взглянуть на тебя, Ты оборван, как нищий одет, Разве радует бедность тебя? – Я богаче тебя, – был ответ, — Твоих денег не счесть и за год, Я же песнями только богат, Но поёт мои песни народ, Я поэтому счастлив и рад.

***

Сотни лет пролетели с тех пор. Древний витязь давно позабыт. Его замок рассыпался в сор. Сам с копьём между рёбер он спит. Позабыт и старик тот гусляр, Тот, что песнями был лишь богат. Его имя никто не слыхал, Ну а песни сейчас всё звенят.

1953 г.

Тюмень

Одуванчик

У забора сверкают кусочки стекла, Там траву шевелит ветерок. Искра солнца в траве расцвела: Вырос там одуванчик-цветок. Он глядит из травы, из зелёных листов, Он в траве, словно искра в ночи; И милее мне пышных садовых цветов Все его лепесточки-лучи. Ветерок у забора травой шелестит… Ты цвети, ты расти, мой цветок… Одуванчик в траве, словно солнце горит: Ты гори, золотой огонёк!

1953 г.

Тюмень

Новогодняя ночь

Бледный месяц глядит сквозь морозный туман, В тихом вальсе кружится снежок. Новогодняя ночь, Новогодняя ночь… В новый год путь открылся далёк. Паутина заснеженных улиц пуста: Все в домах собрались у столов. Новогодняя ночь, Новогодняя ночь… В окнах искры живых огоньков. Зелень ёлки густой в золотой мишуре Сквозь узоры глядит из окна. Новогодняя ночь, Новогодняя ночь… Новый год отмечает страна.

1953-1954 г.

Тюмень

Струны

Чуткие струны звенят и рокочут, Словно морского прибоя удары, Что рассказать своей песнею хочет И почему так тоскует гитара? Может быть, грустная прелесть заката Вложена в эти печальные звуки, Может, в них светлой волны перекаты, Может быть, струны поют о разлуке? Светит закат. Тихо в даль золотую В небе бегут белых тучек буруны. Струны гитары поют всё, тоскуют, Трогая в сердце ответные струны.

1954 г.

Тюмень

Песня моряка

Бросаются волны на мокрый песок В тревожном шипенье и плеске. Простор предо мной беспокоен, широк И грозен в стальном тусклом блеске. Вдруг встанут, столкнутся грудь о грудь валы И рухнут, одетые пеной. Буруны кипят у подножья скалы, На страже стоящей бессменно. Взойду на скалу и в кипящую даль Гляжу неустанно до ночи: Быть может, мелькнёт среди бури корабль? Но нет, там лишь море клокочет. Бросаются волны на мокрый песок В тревожном шипенье и плеске. Пустынен простор диких волн и широк И грозен в своём тусклом блеске.

***

Как море, коварна судьба моряка: Корабль мой разбился о скалы, А я принесён был на край островка На гребне громадного вала. И вот я, в надежде увидеть корабль, Стою у гранитного края, Но в море лишь дикие волны бурлят И ветер с них пену срывает. А то на корабль бы я снова взошёл, И взял рукояти штурвала: Помчался б корабль – белокрылый орёл Навстречу рычащему шквалу.

***

Быть может, напрасно я в море гляжу, Быть может, надежды – пустые? Коль так, то я плот из обломков свяжу И брошусь на бой со стихией. Не спрячусь на суше средь камней и скал, А выплыву в море, поверьте. И встретив средь моря девятый свой вал, Поспорю о жизни и смерти. Бросаются волны на мокрый песок В тревожном шипенье и плеске. Простор предо мной беспокоен, широк И грозен в стальном тусклом блеске.