Синий олень. Трилогия
Шрифт:
Несущая смерть махина уже обдала их слепящим глаза светом, и тогда Юрий, оставив в руке следователя клок волос, неожиданным рывком освободил голову, поджал колени, а затем с неизвестно откуда взявшейся силой пружинисто распрямил ноги. Его противник отлетел в сторону, распластавшись прямо перед несущимся тепловозом, но Юрий успел перебросить свое тело через высокий рельс и, подхваченный мощным потоком воздуха, упал у самых путей в наметенный недавним снегопадом сугроб.
Ему казалось, что вагоны скорого поезда «Анапа-Москва» грохотали над его головой целую вечность. Наконец поезд скрылся за поворотом, перестук колес стих, и вновь наступила тишина. Придя в себя, он
Машина стояла в нескольких метрах от того места, где он сошел с насыпи. Худощавый человек стоял к нему спиной, курил, втянув голову в плечи, и огонек сигареты мелко подрагивал в его руке. Оглянувшись на хруст снега под ногами Юрия, он вздрогнул и на миг, казалось, оцепенел.
– Это… вы? А где…
– Он на моем месте, – ответил Юрий и, подойдя вплотную, схватил худощавого за отвороты пальто и грубо встряхнул. – Почему?
Худощавый человек выронил сигарету. Руки его безвольно повисли вдоль туловища, а голос прозвучал глухо, устало и почти безразлично:
– Я же говорил ему. Я говорил ему, что вы пришли в себя, а он не поверил.
– Что с Самсоновым, он в машине?
– Да. Но он мертв, вы ему уже не сможете помочь.
– Мерзавец! – пальцы Юрия стиснули костлявое горло. – Я тебя убью!
– Убивайте, – покорно просипел мужчина, не пытаясь сопротивляться. – Все равно мы с вами оба уже мертвецы.
Отшвырнув его от себя, Юрий в отчаянии закричал:
– За что? Что я такого сделал?
– Я не хотел, меня принудили, – судорожно вздохнув и осторожно ощупывая свою шею, ответил худощавый. – Меня с самого начала принудили. У моей дочери… у моей маленькой девочки врачи обнаружили острый лейкоз. В СССР лейкоз не лечат. Лечат, вернее, но практически не вылечивают. Мне обещали, что ее будут лечить в Германии, если я организую вывоз полотен из Советского Союза. Я организовал – договорился с экспертами, они дали фальшивые заключения, договорился с таможенниками. Полотна вывозил тот самый человек, который… В общем, которого вы… Если бы этого не сделали мы, они нашли бы других, но теперь моя девочка чувствует себя лучше, у нее ремиссия. И никто бы ничего не узнал, не появись Самсонов в Москве со своими фотографиями. Пока он только писал из Кеми во все инстанции, еще можно было контролировать ситуацию, но в столице… Если госбезопасность получит в руки такую ниточку, то крайними окажемся в первую очередь мы, хотя мы только выполняли указание. Вы понимаете?
Умоляющий взгляд его был полон отчаяния. Юрий, пытаясь собраться с мыслями, провел по лбу тыльной стороной ладони.
– Так это, оказывается, все из-за картин, которые вы украли, – неестественно спокойно произнес он. – И меня вы, конечно, тоже решили убрать, как свидетеля, все ясно.
– Я не хотел! Я с самого начала не хотел этого делать, но… Если меня расстреляют, то моя девочка… У вас ведь тоже есть дети! И потом, я не крал картин, они нужны были не мне.
– А кому?
Приблизившись, худощавый прошептал на ухо Юрию несколько слов, а когда тот отшатнулся, с горечью кивнул:
– Да-да, вот видите! Эти люди неприкосновенны, мы перед ними пешки. Если кого-то нужно будет осудить, то осудят меня. Если нужно будет кого-то убрать – вас или вашу семью, например, – то это будет сделано незамедлительно и очень быстро.
Юрий вздрогнул:
– При чем здесь моя семья? Если кто-нибудь тронет мою семью… Да я вас убью!
Сжав кулаки, он шагнул было вперед и остановился – на него смотрело дуло револьвера, зажатого в руке худощавого.
– Стойте, где стоите. Поймите одно – я не хочу и не хотел вас убивать. Но вы узнали то, чего не должны были знать, и эта информация не должна пойти от вас дальше – в этом залог моей безопасности. Поэтому сейчас мы договоримся о том, как быть дальше.
– Договоримся? – криво усмехнулся Юрий. – Хотите, чтобы я дал клятву молчать? Извольте, но ведь вы мне не поверите.
– Да, клятвы нынче не в цене, – вздохнул худощавый. – Нет, мы сделаем по-другому. Заметьте, выбор за вами, вы можете согласиться или не согласиться с моим предложением. Еще раз повторяю, мне не хочется вас убивать, я не убийца. Итак, начнем с того, что в нескольких метрах отсюда на путях лежит тело погибшего сотрудника милиции. Сейчас вы сядете в машину и напишете подробное признание о том, как убили его, толкнув под поезд.
– Я? Вы сошли с ума, я не убивал его! Я…
– Я продиктую вам то, что надо будет написать. После этого вы сядете в поезд и в течение ближайшего часа уедете из Москвы.
– Вы шутите? Я признаюсь в убийстве, а потом уеду и буду скрываться от правосудия? Ничего не скажешь, хорошо придумано!
– Никто вас искать не станет, ваше признание я оставлю у себя – до тех пор, пока будет выполняться наше соглашение. Вы же уедете из Москвы с документами Леонида Самсонова.
– Не понял.
– В городе, куда ехал на работу Самсонов, его никто не знает – вы приедете туда, будете жить и работать под его именем.
– Вы это серьезно?
– Разумеется. Фотография в его паспорте подмокла, лицо на ней плохо различимо, поэтому по приезде вы обменяете паспорт. Самсонов старше вас, но люди часто выглядят моложе своих лет. В работе, полагаю, проблем у вас не будет – человек с высшим экономическим образованием сумеет, я думаю, заведовать музеем имени Ленина. Но как только вы захотите навестить родных или объявить свое настоящее имя, немедленно всплывет ваше признание в убийстве.
– А если я не соглашусь написать такое… заявление? – угрюмо спросил Юрий, хотя уже понимал, что вопрос этот чисто риторический.
Худощавый тяжело вздохнул:
– Снегу в этом году навалило – спасу нет. М-да. Мерзко об этом говорить, но мертвое тело под таким снегом может пролежать до самой весны, а тогда его уже вряд ли кто-нибудь опознает. Я объяснил вам, почему у меня нет выбора. Итак, – дуло револьвера глянуло Юрию прямо в глаза, и послышался негромкий, но вполне отчетливый щелчок взводимого курка, – я жду вашего решения.
Глава третья
Попрощавшись с братом и поднявшись к себе, Ада Эрнестовна сбросила пальто, но сапог снимать не стала, чтобы быстрее отогреться – потопала, стряхивая снег, и прошла в комнату. Порывшись в стопке бумаг, нашла нужные страницы, достала черный фломастер и начала вымарывать отрывки текста – не садясь, чуть притоптывая и шевеля окоченевшими пальцами ног. Когда же имена всех уцелевших в катастрофе шестьдесят пятого были вычеркнуты, а под ногами образовалась большая лужа, она отбросила истерзанные листки, стащила сапоги и приткнула их к батарее, а потом удобно расположилась за письменным столом, разложила перед собой снимки, испещренные перекрестиями, и продолжила начатую в институте работу.