Синий олень. Трилогия
Шрифт:
Юрий вновь потянулся за фотографиями и теперь уже очень внимательно начал разглядывать каждую, потом взял листки с печатями и начал их читать.
– Да, все это очень странно, – задумчиво заметил он, – двадцать бесценных творений искусства исчезли неизвестно куда. Они могли бы войти в коллекцию Пушкинского музея в Москве или Эрмитажа. Но ведь там их нет, вы узнавали?
– Да если бы! Конечно, узнавал, показывал фотографии – такие полотна вообще никому неизвестны.
– А эксперты, которые давали первоначальное заключение?
– Я не смог их найти.
– Возможно, что письма не дошли – письма за рубеж вообще часто пропадают.
Разговор настолько увлек Юрия, что он забыл о своих бедах и о времени, однако судомойка в грязно-белом переднике, начав собирать со стола посуду, напомнила:
– Закрываемся, товарищи, пальто с вешалки забирайте, а то сейчас гардеробщица уходит.
Действительно, кроме них и доевшего, наконец, свои блины мужчины с индифферентным лицом, в зале уже никого не было. Выйдя на улицу, Самсонов вздохнул полной грудью:
– Снег-то какой валит! Ладно, я на вокзал – вроде уже привык, как к себе домой иду.
– Вы что, все это время на вокзале? – поразился Юрий. – Неужели у вас в Москве нет ни знакомых, ни родственников?
Самсонов пожал плечами:
– А у меня вообще нигде родственников нет, я детдомовский. Женился, когда только в Кемь приехал – год пожили и разошлись, не пришелся я ее родным ко двору. Теперь и не помню даже, какая она была.
Они прошли еще несколько шагов, потом Юрий нерешительно предложил:
– Знаете, что я вам предложу…гм… поедемте ко мне, а? Квартира у нас большая, с женой познакомлю, переночуете, а завтра я, может, поговорю с кем-нибудь относительно вашего дела, меня самого это все крайне заинтриговало.
– Ну… не знаю, – голос Самсонова прозвучал неуверенно, хотя чувствовалось, что предложение Юрия пришлось ему по душе. – Неловко, наверное.
– Было бы неловко, я бы вас не приглашал. Поехали.
– Ну… хорошо, спасибо. Честно говоря, устал я, как собака, от всех этих хождений, хоть на одну ночь голову приткнуть. Только зайдем на вокзал – у меня в камере хранения чемодан с чистым бельем, а то не мылся уже сколько, псиной от меня несет.
Когда они подходили к Курскому вокзалу, крупные хлопья уже не падали, и мглистый воздух, пронизанный светом фонарей, состоял, казалось, сплошь из мелких сверкающих капель. Дворники, энергично орудуя скребками, с трудом сгребали снег к краю тротуара. Воздух звенел выражениями, что издревле несут облегчение русской душе. Старательно обходя сугробы, Юрий старался ступать по протоптанным другими пешеходами дорожкам, и говорил:
– Знаете, у меня сейчас возникла такая мысль: ведь полотна эти, если так рассудить, народное достояние, которое имеет огромную ценность. Раз они неизвестно куда сгинули, то этим, наверное, должен заняться Комитет государственной безопасности. Вы не хотите туда обратиться?
– Я уже думал, – хлюпнув носом и глубоко вздохнув, сказал Самсонов. – Правда, немного боязно – все-таки такая организация, еще пришьют что-нибудь.
– Ерунда, сейчас не тридцать седьмой год, что вы, право!
– Да, наверное. Что ж, наверное, я вашему совету и последую, другого выхода нет. В конце концов, мне терять нечего, я человек одинокий.
– Возможно, я сам… – начал было Юрий, но не договорил, потому что откуда-то сбоку донеслись крики и ругань, совсем рядом тишину разорвал пронзительный женский визг, и сразу же возник шум, обычно сопутствующий, пьяной потасовке.
Они обернулись, невольно замедлив шаг – у самого входа в метро три дюжих парня выясняли отношения кулаками. Неожиданно к Юрию бросился человек с залитым кровью лицом, обхватил его руками, и они вместе, потеряв равновесие, упали в сугроб. Другой верзила сшиб с ног Самсонова – свалился ему прямо под ноги и уцепился за пальто, не давая подняться.
Тут же послышался милицейский свисток, Юрий закричал от боли, почувствовав, что ему с силой заламывают назад руки. Краем глаза он видел, как два стража порядка защелкивают наручники на запястьях сопротивляющегося Самсонова, попробовал вырваться, но безрезультатно. Обоих их – скованных, растерзанных, окровавленных – втолкнули в машину с зарешеченным окошком, захлопнули железную дверцу.
– Выпустите нас! – Юрий отчаянно заколотил по стене скованными руками. – Выпустите, мы ничего не делали, мы просто проходили мимо!
Самсонов помотал головой, дотронулся браслетом наручника до заплывшего от удара глаза и испуганно сказал:
– Это же черт знает, что такое! Куда они нас?
– Ничего, сейчас разберемся! – от ярости у Юрия внутри все кипело. – Я тотчас же все выскажу их начальству, они у меня попляшут!
Увы, тотчас же поговорить с начальством ему не удалось – их вывели из машины, сняли наручники и втолкнули в тесную камеру, вдоль стены которой тянулась длинная скамья, а в углу стояла издававшая неприятный запах параша. Дверь заперли, а когда Юрий постучал в нее кулаком, крохотное окошко приоткрылось, и хмурая мужская физиономия произнесла длинное непечатное ругательство, после чего створка с треском вновь захлопнулась. Самсонов вздохнул:
– Порядки же у вас в столице, однако! Ладно, успокойтесь, они все равно не откроют, пока их начальник не придет протокол составлять. А мне, извините, по нужде надо, – и, деликатно повернувшись к Юрию спиной, он помочился в парашу.
Около полуночи в Серебряном Бору возле обнесенного оградой особняка остановилась черная «Волга». Из ворот вышел охранник, что-то сказал водителю, и после этого металлические ворота раздвинулись, пропуская автомобиль. Из него вышел плотный, крепко сбитый мужчина и направился к дому по расчищенной от снега тропе. На пороге ему преградили дорогу три человека в штатском, один из них спросил ничего не выражающим голосом: