Синий олень. Трилогия
Шрифт:
Нынче со дня трагедии минуло пятнадцать лет, и ближе к вечеру директор совхоза Рустэм Гаджиев пришел навестить могилы погибших вместе со своей дочерью Халидой.
– Значит, его и вправду уже нет, – тихо проронила она, кладя цветы рядом с крестом, на котором был прикреплен портрет красивой молодой женщины. – Он в этот день всегда…
Рустэм понял, что хотела сказать дочь – в годовщину смерти матери, погибшей в катастрофе, Юрий не мог бы не приехать сюда… если бы был жив. Рука отца легла на плечо молодой женщины, боль ее души стократно отозвалась в его сердце.
– Доченька, свет очей моих, – дрогнувшим голосом
– Знаю, папа, – Халида щекой коснулась его руки, – но что-то все время заставляло меня верить.
– Не надо об этом, – попросил отец, – ты ведь умница и понимаешь, что сейчас об этом тебе думать не надо.
– Да, папа, но не хватает сил, – она печально взглянула на свой выпирающий живот и тяжело вздохнула: – Я ведь даже не успела ему сказать, если б он знал, то все, возможно было бы иначе, он бы никогда… Это я во всем виновата, папа!
– Халида, ты огорчаешь меня, не говори бессмысленные вещи! – он хотел сказать это строгим тоном, но не сумел.
Четыре жены Рустэма Гаджиева родили ему пятнадцать сыновей, но только одну дочь, и дитя это было для него дороже всего на свете, он никогда не мог по-настоящему сердиться на нее.
– Папа, когда ты в последний раз приезжал и в Москву и говорил со следователем, он… что он сказал тебе?
Рустэм с нарочитым удивлением приподнял брови:
– Не понимаю, я ведь все тебе рассказал.
…Конечно, он рассказал ей не все. Халида не знала, что в середине апреля рабочие, осушая котлован в районе Ясенево в двух километрах от их дома, обнаружили труп мужчины. Вода в котловане, находящимся рядом с теплотрассой, не замерзала всю зиму, поэтому от тела мало, что осталось, но на нем было надето зимнее кожаное пальто Юрия. Приехавшие из Ленинграда Сергей и Наташа Муромцевы опознали пальто – это был их подарок племяннику ко дню рождения. К тому же в кармане лежали его документы. Наскоро проведенная экспертиза не обнаружила следов насилия и указала наиболее вероятную причину смерти – утопление. Это подтверждало первоначальную версию следствия – самоубийство на почве нервного срыва. Следователь так и объяснил прилетевшим в Москву Рустэму Гаджиеву, его сыну Ильдериму: после разговора с оппонентом, приведшего их зятя в состояние стресса, он, не дойдя до дома, решил свести счеты с жизнью.
Родные убедили следователя временно скрыть этот факт от Халиды – до августа хотя бы, пока она не родит. Тот пошел им навстречу, как он сам объяснил, по соображениям человеколюбия. В действительности из-за того, что это его устраивало – жена Лузгина могла бы потребовать дополнительной экспертизы для опознания тела, а это было нежелательно. Ну, и ко всему прочему, дело нужно было срочно закрывать – до начала московской летней олимпиады оставалось меньше трех месяцев. Пришло негласное указание от начальства покончить с «мелкой работой» и переключить все внимание на охрану порядка в столице, куда вскоре должен был хлынуть поток иностранцев…
Халида не знала, что дело об исчезновении Юрия закрыто и поиски прекращены, но в словах близких, пытавшихся отвлечь ее от грустных мыслей, ей постоянно чудилось нечто недосказанное. Вот и теперь, печально поникнув головой, она вздохнула:
– Да, папа, конечно, ты рассказывал, но… Знаешь, Юра ведь был такой эмоциональный, а когда я получила диплом кандидата наук, это очень сильно его задело и после разговора с оппонентом… Я думала: что, если он от отчаяния внезапно решил все бросить и уехать, а потом опомнился и теперь стыдится вернуться? У меня была надежда, что сегодня… Ты ведь знаешь, папа, как Юра любил свою маму – два года он никуда не хотел уезжать отсюда и каждый день ходил на ее могилу. Потом мы каждый год в этот день обязательно приезжали положить цветы. Помнишь, как мы прилетели в тот год, когда родились двойняшки? Он повез меня на самолет прямо из роддома, я даже не успела заехать домой.
– Ну, и ничего страшного не произошло, – благодушным тоном заметил Гаджиев, пытаясь отвлечь дочь от горестных мыслей. – Здесь у нас куча нянек тебе в помощь, питание намного лучше, чем в Москве, чистый воздух. Помнишь, как я впервые увидел девочек? Мне тогда срочно нужно было ехать на два дня в районный центр на совещание, но вы должны были приехать, и из-за вас я задержался – хотел повидать до отъезда. Ты дала мне девчонок, положила одну на левую руку, другую на правую, и они тут же дружно меня обмочили, а я был в своем лучшем костюме. А твой сын смеялся и кричал: «Мой дедушка мокрый! Мой дедушка мокрый!». Еще в ладошки хлопал, баловник такой!
Воспоминания отца не развеселили Халиду, она подняла на него свои прекрасные глаза, полные печали:
– Папа, я думала, что если Юра… – ей не удалось выговорить слово «жив», – тогда он должен был сегодня приехать сюда. Он знает, что я все ему прощу. Но его здесь нет. Почему?
У Рустэма Гаджиева не хватило сил утешать дочь, внушая ей надежду, которой, как ему было известно, не было. Вместо этого он повторил свою попытку перевести разговор в другое русло:
– Халида, дитя мое, нужно быть мужественной. Кстати, я не говорил тебе, что скоро приезжает Сергей с научной группой?
– Дядя Сережа приезжает? – радостно встрепенулась молодая женщина. – Надолго?
– Не знаю, долго ли он сам здесь пробудет, но теперь ученые будут работать у нас круглый год. Старший брат Сергея с января возглавляет институт, кажется, они будут изучать что-то связанное с этой бактерией, которая у нас водится. Ах, да, ты ведь еще не видела, какой комплекс этой весной здесь построили – специально для них. Я потом отвезу тебя на машине, покажу – это возле самого леса.
– Да-да, я что-то слышала, – она провела рукой по лбу, – просто у меня все это как-то вылетело, ты ведь понимаешь, что я все это время…
– Да, конечно, но я вот о чем хотел тебя спросить – ты ведь постоянно среди ученых и сама у меня тоже ученая – что за разговоры такие ходят вокруг этого микроба? Я-то ведь научных работ не читаю.
– Я тоже работаю совсем в другой области, папа. А что за разговоры?
– Да я сам толком не пойму, отчего вдруг поднялся такой шум. Мне казалось, что вопрос был закрыт много лет назад, и нашу бактерию признали неопасной. Но в конце ноября из Москвы неожиданно поступило распоряжение: никакие излишки сельхозпродукции не должны вывозиться из села, все будет выкупать государство. На дорогах от моста и к мосту стоят милицейские посты, проверяют машины, документы. Без проверки пропускают только мою машину, поэтому я и решил сам встретить вас в Тбилиси, чтобы привезти сюда.