Синий пёс

де Берньер Луи

– Кто-то нацарапал на камне змею, там, на холме.

– А, ну да, это петроглифы [6] .

У Мика был непонимающий вид, и дед повторил:

– Петроглифы. Их уйма вокруг, если поискать. Это аборигены [7] рисовали, они здесь тысячи лет назад жили. Не представляю, сколько лет тому, на холме. Главное, гляди в оба.

– Зачем они это делали, дедушка?

– Я тут глянул в твой учебник, Мик. Ты нарисовал на задней обложке собаку. Зачем ты это сделал?

6

Петроглифы – выбитые

или нанесённые краской изображения на камне.

7

Австралийские аборигены – коренное население Австралии; в языковом и расовом отношении обособлены от других народов мира; живут в основном в удалённых от городов районах.

– Просто захотелось, дедушка.

Дед пожал плечами:

– Ну вот и аборигенам небось тоже просто захотелось.

– Они до сих пор это делают?

– Не знаю, сынок. Почему б тебе не пойти да не поспрашивать у них самих? Поезжай как-нибудь в Гураралу… И не рисуй на учебниках. Это не разрешено. У меня для этого есть плотная бумага, коли будет желание.

– Прости, дедушка… Дедушка?

– Да?

– У меня завтра день рождения.

– Да, я знаю. Тебе исполнится двенадцать.

– Как думаешь, мама позвонит?

– Прости, сынок. Думаю, нет. Слишком она далеко.

– Дедушка?

– Да, сынок?

– Мы можем поговорить про папу?

Дедушка вздохнул:

– Это тебя только расстроит. Лучше не стоит.

– Ну пожалуйста, дедушка!

У Мика было такое умоляющее лицо, что попробуй откажи. И дед неохотно согласился:

– Ладно, после ужина. Тогда и поговорим. Меня ещё работа ждёт, не хочу расстраиваться. И тебя расстраивать… Как тебе жизнь в западноавстралийской глубинке? Нравится пока?

– Жарко.

– Будет ещё жарче. Ну а если не считать жары?

– Да, дедушка, нравится, но я всё о маме думаю.

– Придётся тебе подождать, сынок. Я теперь тебе папка и мамка, пока твоя не придёт в себя. А до тех пор постарайся взять от здешней жизни по максимуму. Когда-нибудь вернёшься в свой кишащий тараканами Сидней, и всё это канет в Лету.

Вечером Джимми Зонтик, китайский повар, нажарил гору мяса с помидорами, порезанными пополам и обжаренными в том же жиру. Мик начал привыкать к большим порциям мяса, и с каждым разом порции росли. Дедушка говорил: «Ешь мышцы – и нарастишь мышцы», и если Мик оставлял что-то на тарелке, дед подъедал за ним. А вот лепёшки здешние Мику в рот не лезли, и дед говорил: «Не вини себя, сынок, дрянь это, а не хлеб» – и съедал его кусок. Дедушка любил подогреть лепёшку, чтобы она размякла.

– Это говядина? – спросил Мик. – Очень вкусно.

– Нет, это дюгонь. Её переехало судном. Жаль было её бросать, и я купил кусок, а Джимми порубил и заморозил.

– Дюгонь?

– Считай, что русалка.

– Мы едим русалку, дедушка? – Мик был озадачен и напуган, и мясо вдруг показалось ему не таким вкусным.

– Не ту русалку, что в сказках сидит на камне и песни поёт, а чертовски здоровенного тюленя. Вроде как дары природы, только не всей, а конкретно моря.

После ужина дедушка отвёл Мика на веранду, чтобы они могли сесть рядом в темноте – так легче говорить. Он прихватил пару бутылок пива и поставил рядом со стулом. Открыл одну, и она зашипела.

– Ты хотел поговорить о своём старике, – сказал дедушка.

– Никто мне ничего не рассказывает.

– Слушай, просто никто не знает, как тебе сказать, вот и увиливают.

– Что сказать, дедушка?

– Как он умер. Почему это случилось. Ты же, наверное, это и хотел узнать. – Дедушка помолчал, потом сказал: – Ты знаешь, что твой отец был полицейским?

– Да.

– Ну, он был не простым полицейским. Скорее как солдат, если подумать. Он выступал против настоящих подонков. Против безмозглых кретинов с оружием в руках. Он погиб при исполнении, сынок.

– В папу стреляли?

– Три раза попали. После такого не выживают.

Мик не знал, что сказать.

– Жаль, никто не признался тебе, как погиб твой отец. Я им говорил, чтоб сказали. Мама должна была объяснить, но она сломалась. Короче, твой папа – настоящий герой, чёрт побери, сынок. Он пытался добраться до раненого напарника, чтобы вынести его из-под пуль. Ты должен им гордиться. Как я горжусь. Если мне было суждено потерять сына, то я выбрал бы ему такую смерть.

Дедушка говорил через силу. Мик видел, как блестят его глаза. Он встал, подошёл к деду и обнял за шею, а дед положил руку ему на талию.

– Давай помолчим, – сказал дедушка, но потом заговорил: – Потерять отца или мать – горе, дружок, но терять ребёнка ещё тяжелее. Я двоих потерял. И я хочу тебе кое-что сказать про маму.

– Про мою маму?

– Да. Ты её не бросай. Она хорошая девушка. Когда твой папа привёз её сюда в первый раз, она всем полюбилась. Вечно смеялась, вечно мурлыкала под нос, помогала. А животных как жалела – не передать! У нас тут бычок приболел – застрял ногой в заборе и сломал, уж как твоя мама над ним плакала. Очень чувствительная. Потому-то и не перенесла того, что случилось с папой. Никому не позволяй говорить про неё гадости, что, мол, сумасшедшая и тому подобное. Она просто сломалась, но её починят.

Ночью Мик не мог заснуть, лежал и слушал цикад и далёкий плач динго. Днём его покусали песчаные мошки, и он весь чесался. Только сегодня до него в полной мере дошло, что папа был дедушке таким же любимым сыном, как сам он – папе.

Наконец Мик уснул, и ему снились буньипы, и чернокожие аборигены, рисующие на камнях, и папа в городских джунглях, ведущий перестрелку с подонками.

Подарок Мику

Лучшим подарком на день рождения был бы для Мика звонок от мамы, но ждать смысла не имело. Дедушка сказал, что она никак не вернётся из Страны грёз, её до сих пор пичкают седативными препаратами.

Мик встал рано и вышел прогуляться, потому что начало дня в Пилбаре – лучшее время. Заглянул к маленьким чёрным свиньям в загоне, те запросили есть, и он похрюкал в ответ. Джимми Зонтик позже придёт к ним с ведром, полным остатков с кухни, а потом снова придёт, с другим ведром, и соберёт помёт для перегноя.