Синий пёс
Шрифт:
Бессмысленно было стараться быть сильным ради матери, потому что, когда вскоре после кончины мужа умер её отец, она тоже сломалась. И теперь находилась «под присмотром» – так ему сказали. Когда он пришёл навестить её в тот дом, она сидела у кровати в ночной рубашке с неровно накрашенными губами и всклоченными волосами и смотрела мимо него в окно, не видя ни попугаев лори среди ветвей, ни птичек майна на подоконнике. Он попробовал её обнять, но она не реагировала, и, когда он сделал то, что ему велели – поцеловал на прощание, её щека показалась ему холодной и слишком мягкой.
– Как
Добрая медсестра сказала ему, что мама как бы на каникулах из-за шока и горя: сперва одного похоронила, потом сразу второго – и не выдержала. Не такие каникулы, когда ты пакуешь чемодан и едешь на залив Байрон-Бэй, а такие, когда твой разум на время закрывается.
– Не волнуйся, Мик, – сказала добрая медсестра, – она вернётся. Они почти всегда возвращаются. Просто дай ей время, и она вернётся. Тебя ждёт масса интересного, когда поедешь на запад, поверь, я знаю. То ещё будет приключение!
Поэтому он и полетел в Перт на красивом большом самолёте и потом прибыл в Пилбару на грязной «Сессне», и всю дорогу за ним присматривали разные добрые люди, взявшие на себя труд заботиться о нём. Он съел целую гору шоколадок и карамелек, волновался или пугался только во время взлётов и приземлений и пересказал почти все интересные истории из жизни.
И теперь, когда он сидел посреди пустыни совсем один, если не считать ящерицу-тата, изнывая от жары, какой даже вообразить себе не мог, все эти резкие перемены, перевернувшие его жизнь, разом навалились на него каким-то отупелым оцепенением.
Мик спрашивал себя, почему дедушка не пришёл его встречать. Наверняка же слышал, как прилетел самолёт. Он бы не бросил внука просто поджариваться на этой сковородке, правда? Мик не слишком хорошо знал папиного отца, потому что видел его только один, максимум два раза в год, но знал достаточно, чтобы не заподозрить в безответственности.
Мику захотелось плакать, но он подавил импульс: привык уже к необходимости быть сильным. Сидел и сидел на чемодане. Постепенно жара начала слабеть, и солнце спустилось на запад, к морю. Мик спрашивал себя, неужели придётся ночевать на улице и ещё – нападают ли динго на людей не выше ребёнка. Существовало много историй о том, как динго пожирали детей, но чтобы растерзали одиннадцатилетнего мальчика – о таком сведений не было. Мик встал и принялся искать среди кустов спинифекса камни, подходящие по размеру, чтобы кидаться, и носил их к чемодану, складывая аккуратной горкой. Потом набрёл на старый скелет рыжего кенгуру с кусочками уцелевшей на костях шкуры и позаимствовал одну бедренную кость. Это была отличная, большая кость, и, когда он её понюхал, ожидая отвратительного запаха, оказалось, она вообще почти не пахнет. Всю вонь давным-давно выжгло солнце.
Мик снова уселся на чемодан и вынул из кармана складной нож. Отец подарил его на последнее Рождество со словами: «Держи, сынок, ты дорос до такой вещи».
Он показал Мику, как нужно строгать – всегда от себя, чтобы не порезаться, и как точить лезвие о кромку бритвы, потому что тупой нож гораздо опаснее острого. Мик выстругал ножик для бумаги, чтобы вскрывать конверты, и подарил отцу на день рождения, как бы в благодарность за его подарок. Теперь, когда ему доверили собственный нож, он чувствовал, что вступил в новую фазу зрелости. Отец пообещал
Мик поставил остриё под 90 градусов к кости и принялся соскребать остатки шкуры. Отличное оружие, чтобы лупить динго по голове, да и потом может пригодиться в качестве колотушки, если он когда-нибудь поймает огромную рыбу.
Мик был так увлечён работой, что не услышал за спиной стука копыт, пока конь не фыркнул прямо ему в шею. Он подскочил от неожиданности, и конь отшатнулся, встал на дыбы, молотя в воздухе передними ногами, и дико заржал, почти закричал. Мик потом не мог бы сказать, то ли он был слишком испуган, чтобы бежать, то ли инстинктивно знал, как правильней поступить. Поэтому поднял кенгуриную кость над головой и остался стоять, не отводя глаз.
Конь, покрытый толстым слоем рыжей пыли, был ужасно большой, прямо как верховой, и Мик чуял его горячий навозный дух и дыхание, пахнущее травой. Конь снова поднялся на дыбы, потом стал бить копытом землю, будто собираясь атаковать.
– Хорошая лошадка, – сказал Мик. – Хорошая. Тихо, мальчик, тихо.
Родители порой брали его кататься на прирученных необъезженных скакунах в Блу-Маунтин, так что он не сильно боялся лошадей. И всё же сердце молотилось у него в груди как бешеное.
Один глаз у лошади был полностью затянут белёсой плёнкой, им он не видел, ну разве что мог отличить, день на улице или ночь, но второй глаз был огромный, умный и ясный.
Конь заржал, и Мик погрозил ему костью. Конь наклонил голову и сделал движение, будто собирается встать на колено. Мик увидел невозможно спутанную гриву.
Мягкий голос за спиной произнёс:
– Ты рассердил мою лошадь, парень? Не вздумай лупить её этой костью.
Над Миком стоял дедушка – без пиджака, мускулистый, плечистый, загорелый, в широкополой армейской шляпе, кинутой на макушку. Это был решительный и дерзкий Рональд Картер, поселившийся в таком месте, где ни один нормальный фермер даже не помыслит строить ферму. Он положил руку на плечо Мику и сказал:
– Добро пожаловать в Пилбару. Ты чего не пришёл сразу как приземлился?
– Не пришёл? Куда, дедушка?
Рональд Картер махнул рукой на невысокий холм:
– Вон дом-то. За тем пупырём. Не помнишь, что ли? Я думал, ты придёшь, потом ждать надоело, решил глянуть, чего ты тут делаешь.
– Как я могу помнить, дедушка? Мне было два, когда я был здесь.
– Два? Вот дьявол! Ты хочешь сказать, это было девять лет назад? Прости, сынок. Теперь вспомнил, ну конечно, ты ж тогда был просто мелкий спиногрыз с толстыми щеками и жадный до печенья. Как-то я потерял ощущение времени. Чем старше, тем оно быстрей идёт. Зачем тебе эти камни?
– От динго, – ответил Мик. – Если бы пришлось тут ночевать. Или вообще остаться жить навсегда.
– Дьявол! Ты чертовски крут, знаешь. Совсем как папка. Тебе палец в рот не клади. И кенгуриная кость для того же?
– Да, дедушка.
– Тебе нужна шляпа, – сказал Рональд. – Кажется, у нас осталась папкина, когда он был твоих лет. Погляжу. Не ходить же тебе с футболкой на голове. А то разговоры пойдут.
Конь отошёл, и Мик спросил:
– Почему он такой?
– Уилли? Он стоял под эвкалиптом, когда в дерево ударила молния. Теперь он безумен, как англичашка. Прикончить его у меня просто не хватает духу. Его бы в загоне держать, но он ломает изгородь или перепрыгивает. Прямо чёртов Гудини. Сделаешь мне одолжение, а?