Синий шихан
Шрифт:
– Поедешь, хозяин? – пристально посматривая на Ивана, спросил Кунта.
– Поеду. Ну и что?
– Кровь пускать поедешь, да? – черные глазенки мальчика блестели, как два уголька, ярко, встревоженно.
– А ты что, боишься? – усмехнувшись, спросил Иван.
– Зачем будешь кровь пускать? Там мой старший брат. Ему тоже пускаешь?
– Не-ет! Ну, иди, иди! Разговорился, – успокоительно сказал Иван и, подняв руку, дал ему по носу щелчка.
Кунта зажал нос рукой, поспешно натянул штанишки и выбежал
После его ухода Иван снова полез на полок. Парился он больше часу. Усталый, раскрасневшийся, пришел домой. Позвал жену.
– Сейчас поеду. Ты мне того…
– Куда собрался-то? – спросила Аришка.
– На кудыкину гору… Принеси-ка лучше холодного кваса да приготовь мундир.
Иван накинул на плечи пестрый бухарский халат, подойдя к стене, снял старенькую отцовскую шашку.
– Это еще зачем?
– Исполняй что тебе велено, – пробуя вытащить из ножен заржавевший клинок, грозно повторил Иван.
После бани и холодного квасу он окончательно протрезвился и стал напыщенно суров.
– Мундир-то зачем? Его уж небось моль источила, – не унималась Аришка.
– Ты что же это, добро разучилась беречь? Нахлебницей живешь да барыню из себя корчишь! Не чуешь, что у мужа беда. Может, мы завтра нищие будем, по миру пойдем! Каким тогда голосом завоешь?
– Окстись, чего мелешь-то? – затрепетала Аришка.
– Не мелю, а правду говорю. Ты хоть когда-нибудь научишься с мужем по-людски разговаривать? Тащи, что тебе сказано, пока корзину не растрепал на твоей башке. Чтобы мундир сей минут тут у меня был!
Аришка перечить больше не стала и побежала выполнять повеление мужа.
Облачившись в пропахшую нафталином казачью форму, Иван сел на подведенного Кунтой коня и поскакал в станичное управление.
Проводив хозяина, Кунта понял, что брату и друзьям его грозит опасность. Он осторожно пробрался на конюшню, взял припрятанный под сеном волосяной чумбур, перелез на заднем дворе через плетень и вышел на поляну. Там он поймал пасущегося верблюжонка, привязал чумбур за вздетое в ноздрю кольцо, обласкал любимца, уложил его на траву, сел и с тревожно колотившимся сердцем поехал к Синешиханским холмам.
Подхлестывая верблюжонка концом волосяной веревки, он думал о том, что надо спешить, поскорее разыскать Василия, сказать ему, что хозяин казаков приведет, будут они камчами драться, шашками рубить. А там все-таки старший брат, может, заступиться придется…
Из-за бугра показался всадник. Съехались. Высокий рыжий конь, косясь на верблюда, зафыркал.
– Здравствуй, Василий! – помахивая потрепанным малахаем, радостно крикнул Кунта.
– Здравствуй, Кунта, здравствуй! Ты куда едешь? – спросил Кондрашов.
– К вам еду, хабар везу, – таинственно и торопливо заговорил Кунта. – Хозяин военный бешмет надел, шашку на плечо вешал… Много казаков хочет взять, к вам хочет ехать и всем будет кровь пускать, камчами бить. Говорит, у него много денга украли. А там мой брат… – Кунта опустил голову и тихо добавил: – Мой брат, наверное, немножко брал… Дурак, зачем он брал чужие денга… А теперь его будут камчами бить… Нехорошо…
– Погоди, погоди, Кунта, – остановил его Василий. – Твой брат никаких денег не взял, и никто его бить не будет. Мурат молодец, он нашел много золота и хозяину отдал.
Василий коротко объяснил пастушонку, что произошло на прииске и зачем Степанов хочет привести казаков.
– Значит, хозяин сам обижает работников? – с нарастающим любопытством посматривая на Василия, спросил Кунта. Покачав головой, сам же ответил: – А работников везде обижают и камчами бьют. Значит, ты говоришь, что бояться не надо? Работников много, а хозяев мало? Значит, им тоже маленько можна кровь пускать?
– Придет время, Кунта, так и будет, – подтвердил Василий.
– Жумагулу и Мирзе тоже будут маклушки давать?
– Обязательно, Кунта! – улыбнулся Василий.
– Жумагул и Мирза злые. Всегда больно камчами дерутся, а Мирза за уши таскает… Новый хозяин тоже плохой, злой, сегодня я его в бане плохо парил, он в мой нос щелчок послал, кровь маленько пустил, гляди! – Кунта указал на свой припухший нос. – Водка много пьет, кричит: «Лошадь седлай, квас давай». Жена его тоже кричит, ругает: «Кунта сюда, Кунта туда». А у Кунты всего две ноги… Убегу, наверное. Верблюжонок подрастет, пахать буду, просо сеять. У них жить нет охоты…
– Ладно, Кунта, поезжай на прииск, там меня дождись. Мы что-нибудь придумаем, – сказал Василий. – Грамоте будешь учиться?
– А как же? Я уже две русские буквы знаю. Я видел, как хозяйская девчонка читала, запомнил…
– Да ты, Кунта, совсем молодец! Ладно, научу тебя грамоте.
Кунта скрылся за увалом.
Василий задумался. Нравился ему этот смышленый пастушонок с цепкой памятью, с чистой душой. Растет, зреет молодая, свежая поросль. Может быть, поколение Кунты хлынет живой грозной волной, всколыхнет дикую, нетронутую степь!
Степь, мертвая, осенняя, расстилалась, ограниченная на горизонте серыми, угрюмыми холмами. Среди сухого ковыля, пригретая еще не остывшим солнцем, пробивалась сочная зеленая трава.
Василий, подтянув опущенные поводья, рысью поехал к станице.
Важенина он застал дома. Тот чинил висевшую под навесом сеть. Увидев въехавшего во двор Василия, Захар Федорович пошел к нему навстречу.
– Здравствуй, человечище! Каким ветром занесло? Почему в праздник не был? – спрашивал Важенин.
– Прости, дружище, не мог. У нас там такие развернулись дела… Слыхал поди?