Синий ветер
Шрифт:
— Конечно, приказы не обсуждаются, но вопрос о выдаче личному составу плавсредств денежного содержания решаю я как начальник плавсредств. Вот я и выдал вопреки вашему устному распоряжению.
— Почему?
— Потому что считаю это распоряжение незаконным и неправильным.
— Поясните, — попросил Щедров.
— В приказе говорится о лицах, особо склонных к злоупотреблению спиртными напитками. А вы своим распоряжением всех поголовно зачислили в алкоголики. Кроме того, что это оскорбительно, это неверно и с точки зрения дальнейшего укрепления воинской дисциплины.
— Вот как! А я думал, наоборот, — удивился Щедров. — Любопытно. Поясните еще.
— Пожалуйста. Мы говорим, что у нас в армии сознательная воинская дисциплина. Значит, укреплять ее надо путем повышения этой сознательности. Тем, что вы запретили выдавать деньги, вы создаете только видимость благополучия. Понимаете, опять видимость! А я выдал деньги всем и убедился, что ребята у меня и в самом деле сознательные, ведь, кроме Хомутинникова, никто не напился. А с одним Хомутинниковым мы уж как-нибудь справимся.
— А за ЧП кто отвечать будет? — спросил Жаров.
— Вероятно, придется мне.
— Придется. И не только за это, а и за пожарную тревогу, и за Карпова, и за Голубева. Вот ведь какой букет набрался! Словом, на следующем заседании парткома мы спросим с вас со всей строгостью. А сейчас можете быть свободны.
— Я попрошу вас зайти ко мне, — сказал Щедров.
Олег ждал полковника в коридоре. Он успел выкурить две сигареты, пока Щедров вышел.
— Ну, заходите, — пригласил он.
Плотно закрыв за собой дверь, Щедров сказал:
— А в общем-то, вы мне нравитесь, Олег Николаевич.
Борисов ожидал всего, чего угодно, только не такого признания.
— Нравитесь своей прямотой, если хотите, принципиальностью. Пожалуй, вы правы насчет моего распоряжения, хотя все это не так просто. С меня, батенька, тоже за дисциплину спрашивают, да еще как! Но не в этом дело. Я боюсь за вас, потому что вам не хватает гибкости. Вы настойчивы, прямолинейны, иногда упрямы, на этом можете свернуть себе шею. Негибкие ветки, знаете ли, легко ломаются. Иногда надо быть дипломатом.
— Не в моих это правилах. Я считаю, чем прямее, тем честнее.
— А разве я говорю о бесчестии? Как бы вам это объяснить? Да, вот вы прошлый раз говорили о пустом сотрясении воздуха. Зачем же вы сами его сотрясаете попусту? Стоит ли вам так откровенно и прямо высказывать все это, скажем, Жарову? Ведь он не поймет. Наоборот, он все повернет против вас же.
— Пусть поворачивает, я не боюсь.
— Напрасно. Такие люди бьют жестоко и очень больно. Их сила как раз в жестокости.
— Почему же его не могут разглядеть там, в главке?
— Там он другой, покладистый! Я тоже думал, что он хороший руководитель. А оказалось, что он просто случайно задержавшийся на руководящей орбите отголосок давно минувших дней. Плюсквамперфект. Давно прошедшее. Что же, бывают ошибки. Важно, что их видят и исправляют. Исправят и эту. Но прежде чем его раскусят, Жаров еще многим попортит крови, и вам, в частности. Поэтому будьте осторожнее. Вот об этом я и хотел вам сказать.
— Спасибо.
— Да, кстати, я не подписал вашу заявку.
— Какую заявку? Я ничего не просил.
— А в Ленинградский проектный институт разве не вы писали?
— Первый раз слышу.
— Значит, это инициатива самой Веры Ивановны. Но идея строительства порта ваша?
— Моя.
— В принципе она верная, но сейчас ставить вопрос преждевременно. Да и средств нам не дадут.
— А когда дадут, будет уже поздно. Мы и в эту навигацию вряд ли управимся. Если даже шторм утихнет сейчас, мы не сможем производить разгрузку. Причалы разбиты, придется восстанавливать их. На это уйдет не меньше недели.
20
На восстановление причалов ушло шесть дней. На рейде к тому времени скопилось девять пароходов. Строительное управление арендовало катера и шлюпки с пароходов. На разгрузку было брошено все: люди, транспорт, краны, остановлены работы на других объектах. Разгрузка шла непрерывно круглые сутки, благо, солнце не заходило.
Коротким полярным летом в тундре много грибов. Обычно для их сбора каждый год выделялась особая бригада. Она обеспечивала отряды грибами на весь год. Нынче было не до этого. А уже потянуло изморозью, по утрам вся тундра покрывалась инеем, съехали набок поседевшие шляпки грибов, заблестели в низинках стеклышки первых заморозков.
— Еще недели две, и залив встанет, — сказал Щедров Борисову.
Но Олег не слышал, он спал, свернувшись на заднем сиденье машины. За последние трое суток ему вряд ли удалось поспать хотя бы десять часов, и вот теперь он наверстывал упущенное. До оленеводческого колхоза, куда они ехали, было двадцать семь километров, езды не меньше часа по здешним дорогам.
Щедров тоже было задремал, но на глубокой выбоине машину так тряхнуло, что он ударился лбом о ветровое стекло и потом уже до самого поселка бодрствовал.
Они проехали к правлению колхоза почти через весь поселок и не встретили ни души. Даже собак не видно. Сейчас все население в тундре. В правлении сидел только бухгалтер и крутил ручку арифмометра.
Поздоровались. По обычаю, прежде чем приступить к делу, поговорили о том о сем. Наконец Щедров сказал:
— Вчера я по радио говорил с вашим председателем. Он еще в тундре?
— Ну.
— Мы договорились, что заберем у вас катер и два мотобота.
— Ну.