Синтетический человек
Шрифт:
– Ну так вот, Горти. Хадди должен был уйти, потому что ты сказал это ему.
– Но - но он подумал, что это просто шутка! Он просто засмеялся... что я сделал, Зи?
– Горти, милый, я говорила тебе, что ты не должен никогда никому говорить малейшее, крошечное слово о своей руке, или о том, что что-то растет обратно, после того, как его отрезают, или вообще что-нибудь подобное. Ты должен носить перчатку на своей левой руке днем и ночью, никогда ничего не делать..."
– ...моими тремя новыми пальцами?
Она закрыла ладонью его рот.
– Никогда не говори об этом, - прошипела она, - никому кроме меня. Никто не должен
– Она встала и бросила яркий платок ему на колени.
– Сохрани это. Посмотри на него и подумай об этом и оставь меня на какое-то время, Хадди был - я... я не могу относиться к тебе хорошо какое-то время, Горти. Извини.
Она отвернулась от него и вышла, а он остался, ему было больно и очень стыдно. И когда, очень поздно той ночью, она пришла к нему в постель и обняла его своими теплыми маленькими руками и сказала ему, что все хорошо, ему больше не нужно было плакать, он был так счастлив, что у него просто не было слов. Он зарылся лицом в ее плечо и дрожал, и он пообещал искренне пообещал, себе, а не ей, что он всегда, всегда будет делать так, как она сказала. Они больше никогда не говорили о Хадди.
Зрительные впечатления и запахи были сокровищем; он хранил как сокровище книги, которые они читали вместе - фантазии, также как "Червяк Ауроборус" и "Меч в камне" и "Ветер в ивах", странные, загадочные, глубоко человечные книги, каждая единственная в своем роде, такие как "Зеленые усадьбы", "Марсианские хроники" Брэдбери, "Война с саламандрами" Чапека и "Путешествие дилетанта".
Музыка была сокровищем - смеющаяся музыка, такая как полька из "Золотого Острова" и какофонические изыски Спайка Джонса и Реда Ингалса; глубокий романтизм Кросби, поющего "Адесте Фиделес" или "Жаворонка" как если бы каждое из этих произведений было его любимым, и ажурная звонкость Чайковского; и архитекторы, Франк, строящий из перьев, цветов и веры, Бах - из агата и хрома.
Но больше всего Горти ценил полусонные разговоры в темноте, иногда на затихшей ярмарочной площади после выступлений, иногда трясясь по залитой лунным светом дороге.
– Горти...
Она была единственным человеком, который звал его Горти. Никто не слышал, как она это делает. Это было как тайное уменьшительное.
– Ммм?
– Ты не спишь?
– Думаю...
– Думаешь о своем детстве, дорогой?
– Откуда ты знаешь? Эй - не подшучивай надо мной Зи.
– О, извини, дорогой.
Горти сказал в темноту:
– Кей была единственным человеком, который сказал мне что-то хорошее, Зи. Единственным. Не только в тот вечер, когда я убежал. Иногда в школе она просто улыбалась, и все. Я - я ждал этого. Ты смеешься надо мной.
– Нет, Малышка, нет. Ты такой милый.
– Ну, - сказал он защищаясь, - иногда мне нравится о ней думать.
Он действительно думал о Кей Хэллоувелл, и часто; потому что это была третья вещь, свет и тень. Тенью был Арманд Блуэтт. Он не мог думать о Кей не думая о Арманде, хотя и пытался. Но иногда холодные влажные глаза оборванной дворняжки на какой-нибудь ферме, или четкий, объявляющий о его прибытии звук ключа в замке, приводили Арманда прямо к нему в комнату. Зина знала об этом, вот почему она всегда смеялась над ним, когда он упоминал о Кей...
Он узнал так много во время этих полусонных разговоров. О Людоеде, например.
– А как он вообще попал в карнавал, Зи?
– Я точно не знаю. Иногда я думаю, что он ненавидит карнавал. Похоже, что он презирает людей, которые сюда приходят, и я думаю, что он в этом бизнесе главным образом потому, что это единственный способ для него держать своих...
Она замолчала.
– Что, Зи?
Она молчала пока он не повторил вопрос.
– У него есть некоторые люди, о которых он - много думает, объяснила она наконец.
– Солум, Гоголь, Мальчик Рыба, Маленький Пенни был одним из них. Маленький Пенни был дурачком, который выпил щелок. Несколько других. И некоторые животные. Двуногий кот, и Циклопы. Он - любит бывать возле них. Некоторые из них были у него до того, как он попал в шоу-бизнес. Но должно быть это дорого обходилось. А так он может делать на них деньги.
– А почему они особенно ему нравятся?
Она беспокойно заворочалась.
– Потому что он такой-же как они, - выдохнула она. А затем: - Горти никогда не показывай ему свою руку!
Однажды ночью в Висконсине что-то разбудило Горти.
ИДИ СЮДА.
Это был не звук. Это не было словами. Это был зов. В нем было что-то жестокое. Горти лежал неподвижно.
Горти сел. Он слышал, как в степи шумит ветер и звенят цикады.
ИДИ!
На этот раз это было по-другому. В нем была сверкающая вспышка злости. Она была подконтрольная и директивна, и в ней был оттенок удовольствия Арманда Блуэтта, когда он ловил мальчика за чем-то явно недозволенным. Горти вскочил с постели и стоял, хватая воздух.
– Горти? Горти - что с тобой?
Зина, голая, выскользнула из смутной белизны своих простыней, как сон о морском котике в пене прибоя, и подошла к нему.
– Я должен - идти, - сказал он с трудом.
– Что это?
– прошептала она взволнованно.
– Похоже на голос внутри тебя?
Он кивнул. Яростная команда ударила его снова и у него исказилось лицо.
– Не ходи, - прошептала Зина.
– Ты слышишь меня, Горти? Не смей двигаться.
– Она завернулась в халат.
– Ложись обратно в постель. Держись; чтобы ты не делал, не выходи из этого трейлера. Э-это прекратится. Я обещаю тебе, что это скоро прекратиться.
– Она прижала его спину к койке.
– Не иди, что бы ни случилось.
Ослепленный, оглушенный этим настойчивым, болезненным давлением, он рухнул обратно на койку. Призыв снова вспыхнул у него внутри; он содрогнулся.
– Зи...
Но она ушла. Он встал, держась за голову, а затем вспомнил яростную настойчивость ее приказов, и снова сел.
Это пришло снова и было - неполным. Прерванным.
Он сидел совершенно неподвижно и нащупывал это своим сознанием, осторожно, как проверяют языком больной зуб. Его не было. Измученный, он упал на кровать и уснул.
Утром Зина была на месте. Он не слышал, как она пришла. Когда он спросил ее, где она была, она странно посмотрела на него и сказала:
– Выходила.
Поэтому он ее больше ни о чем не спрашивал. Но за завтраком с Банни и Гаваной она внезапно схватила его за руку, пользуясь моментом, когда остальные отошли к плите и тостеру.
– Горти! Если ты когда-нибудь снова получишь такой приказ, разбуди меня. Разбуди меня сразу же, ты слышал?
Она говорила так страстно, что он испугался; он успел только кивнуть до того, как вернулись остальные. Он никогда не забывал об этом. И после этого было не много случаев, когда он будил ее и она выскальзывала, без слов, чтобы вернуться через несколько часов; потом, когда он понял, что звали не его, он их больше не чувствовал.