Синтезис

Окно было небольшим – таким, чтобы через него нельзя было сбежать. Кричать и звать на помощь было бы чревато, об этом их предупредили сразу. Да и зачем? Ведь у них всё в полном порядке. Ну, не считая… Не считая многих вещей. Хотя по сравнению с литератором, флористкой и баскетболистом у них на данный момент действительно всё было в полном порядке. Другой вопрос – надолго ли, но об этом Асла запретила себе думать. Она коснулась запястья – того, на котором ещё недавно был браслет слежения. Того, на котором теперь были следы от зубов.

«Согласны ли вы продолжить участие в проекте и перейти на следующий

Ответ этот, прозвучавший в полной тишине, тут же разбил её на визжащие осколки. Вспышка света в комнате. Фортр. Вопли. Фортр. Злоба. Боль. Падение. Боль. Равновесие. Олерой. Боль.

«Да», – сказала она, и подписала всем им приговор. По крайней мере, так думали Фортр с Орнубием.

Асла закрыла глаза. Во рту всё ещё ощущался отвратительный металлический привкус. Сквозь открытое окно доносились звуки повседневной жизни. Жизни тех, кто не застрял в Паноптикуме и кого не ждёт неизвестность новой (экспериментальной, прозвучал в голове голос Рута) игры с теми, кто готов тебя убить. Она вдохнула свежий воздух. Лёгкие, за два дня привыкшие к воздуху Паноптикума, были благодарны.

Асла встала с кровати, подошла к раковине и сплюнула в неё. Крови стало меньше, но полностью сильно прикушенная щека до начала нового этапа зажить не успеет. Хорошо хоть, зубы целы. Пока.

Крам с Олероем явно были довольны её ответом, Орнубий, похоже, никак не мог поверить в её решение, а Фортр… Всё, что он пережил, всё, что узнал, адвокат сконцентрировал на ней и на её ответе. В своём страхе он обвинил её. Он не мог пережить, что она решила за него, – хотя это было не совсем так, переубеждать его было бессмысленно. Принимая решение, Асла знала, что легко она не отделается, об этом ей красноречиво сказало лицо Фортра, особенно его взгляд. Но она рискнула, и Орнубий, по сравнению со своим Игроком, отреагировал гораздо спокойнее. Адвокат же словно обезумел. Он набросился на неё, а дальше была боль. Крам с Олероем пытались оттащить его, в итоге крепко схватив за руки, что не дало ему возможности сломать ей пару рёбер, например, но зато он (ярость! ярость! она ещё не встречалась с таким чистым, таким глубинным её проявлением) вцепился зубами в её запястье и всерьёз пытался его прогрызть. Боже.

А теперь им предстоит снова играть вместе. И половина команды винит в этом её, а один из них сейчас для неё опаснее любого задания Паноптикума. И ведь неизвестно, что их ждёт. Даже если им удастся найти какой-то баланс ненависти, ярости и всё-таки командной игры, с каждым промахом или каждым сложным, тревожным, а то и пугающим заданием баланс этот будет нарушаться. Фортр ясно дал ей понять, что она пожалеет о своём решении. И Орнубий не стал его успокаивать.

Ничего, она справится. Надо только держаться поближе к Олерою и Краму. И подальше от Орнубия.

И максимально далеко от Фортра.

Она выбрала то же, что и её Игроки. По разным причинам, но то же. И они не дадут ему напасть. Не дадут ему причинить вред их Инсайту.

Асла решила надеяться на это, но решимость была больше напускной. Но, в конце концов, больше ей надеяться не на кого. Она против Фортра – ничто. Не в таком состоянии, как она, и не в таком состоянии, как он. Орнубий теперь вряд ли сделает что-то, чтобы ей помочь. А Рут… Что ж, может, Смотритель как-то угомонит адвоката. Несмотря ни на что, Фортр – адекватный Игрок, которого даже выбирали Инсайтом, и если он сможет отбросить свою одержимость хотя бы на время, ради того чтобы пройти новый этап и выиграть, то всё будет нормально. Асла знала, что такое возможно.

Но что-то ей подсказывало, что одержимость эта просто так Фортра не покинет.

После Финала Игры и их Финального Решения, которое в итоге озвучила именно она, после всплеска эмоций и рукоприкладства, радости, одобрения, ужаса, ненависти и бесстрастия, всех их разделили и отправили наверх. Смотритель, получив инструкции от Наблюдательного Совета, провёл их через Зал Собраний, сцена которого была уже пуста – ни кубов-гигантов с шарами, ни трибуны-кафедры, – и отвёл в зону рекреации. Сказал, что перед новым этапом им нужно отдохнуть, и что им выделили пять маленьких комнаток, каждому отдельную, во избежание конфликтов (кровопролития, усмехнулся Рут). Им дали один день на то, чтобы «восстановить самочувствие, работоспособность, эмоциональные и психологические силы» и вообще морально подготовиться к Синтезису. Так они всё-таки назвали этот новый этап. Новый эксперимент. Новый кошмар.

Хотя, может, всё будет не так плохо? Они ведь прошли Игру. С допущениями, с промахами. С убийствами. Но прошли. И даже оказались подходящими для создания нового, особенного поселения. Может, они заслужили хотя бы адекватный этап? Без угроз, без насилия, без смертей. Они ведь выиграли. Они – будущее поселения 50.

Ведь так?

Комнатка была невзрачной, но не убогой и не запущенной. Серый пол, серые стены, чистота, свежий запах моющего средства. Комнатка была маленькой, но не настолько, чтобы бояться клаустрофобии. Всё необходимое в ней присутствовало. Простецкая кровать. Туалет, совмещённый с душем. Ящик-холодильник с готовыми трапезами на тарелках, покрытыми пищевой плёнкой. Чашек, правда, не было. Зато – вилка, ложка, нож в жестяной банке на столике. На нём же комплект свежего нижнего белья и носки. Футболка на замену пропитавшейся пoтом. На стене – белые часы. Стекло по диагонали пересекала трещина. Четыре часа. Чёрные стрелки слегка подрагивали. Ложка с картофельным пюре в руке Аслы тоже. Она через силу запихивала в себя еду, подозревая, что закончится всё встречей с унитазом. Это было весьма вероятно, потому что пюре было ледяным. Разогреть его было негде, и от стояния в комнате оно тоже особенно не нагрелось. К тому же оно оказалось несолёным. Асла могла бы выйти из своей комнаты и как-то решить эти вопросы, но дверь была закрыта снаружи. Для вашей же безопасности, сказал Рут, и Асла сначала представила, как Фортр или Орнубий ломятся к ней и высказывают всё, что о ней думают, и лишь затем поняла, что по большей части это сделано для того, чтобы они не сбежали. Хотя их и предупредили о последствиях (всё равно найдут, а злить Наблюдательный Совет не стоит), шанс на побег оставался всегда. Никаких пневмопочт или кнопок для связи в комнате не было. Никаких динамиков. Асла ещё поковыряла ледяное пюре, засунула в себя последнюю ложку, проглотила, не жуя, чтобы не ощущать это омерзительное безвкусие, и отложила тарелку. Легла на кровать, завернулась в одеяло. Спать было ещё рано, но она и не смогла бы заснуть. Асла смотрела в серую стену и думала о Финале. Почему она выбрала именно это? Почему сейчас она здесь, а не дома, не отягощённая воспоминаниями, от которых не слишком-то против избавиться? Почему? Ответов было несколько.

Она играла одиннадцать раз, это подтвердил и Рут, и Олерой, да и причин не верить в это не было. Зато причины не доверять Наблюдательному Совету – были. И она не могла с уверенностью сказать, что он сдержал бы слово. Никто не мог бы, конечно, но именно её голос был решающим. И Асла оценила риск того, что им сотрут память, а потом всё равно закинут в Игру, или в Синтезис, как теперь называется их этап. И оценила она его как вероятный. Так что теперь надо было выбирать из двух зол меньшее, и меньшим, конечно, казался вариант с сохранением себя, своей личности и своих воспоминаний. Хотя после того, как ей, оказывается, одиннадцать раз «вырезали холст» с Игрой, Асла вряд ли могла сказать, что чувствует себя сохранённой личностью или когда-нибудь сможет почувствовать. Неизвестно, что ещё они стёрли. Может, не только факты, связанные с Игрой. Может, что-то ещё. Может, много чего ещё. Может, половину её жизни, она всё равно не узнает, по крайней мере, в данный момент она не знает наверняка ничего. Это было очень больно и очень страшно. Хуже, чем Фортр, хуже, чем предстоящий Синтезис. Хуже, чем что-либо вообще. Крам был прав. Это самое страшное, что можно представить. Потому что ты никогда так и не узнаешь правды. О своих воспоминаниях и о себе…

Асла застонала и зарылась лицом в подушку. Пюре, не согревшееся даже в желудке, холодным комком медленно поднималось к горлу. Внезапно перед глазами возникло бледное, безжизненное лицо Скиптия, и после этого не оставалось ничего другого, кроме как метнуться в туалет. Аслу вырвало, и она со страхом подумала – а что, если пюре было отравлено? На секунду её прошиб пот, но потом она отогнала эту мысль. Хотели бы убить – убили бы давно. Такая возможность представлялась не раз. Это просто стресс. Стресс и страх. Она спустила воду в унитазе, вымыла руки, умылась, вытерла лицо полотенцем. Полотенце было белым и мягким. Не таким, как в их комнате отдыха. Но… Асла сжала ткань руками, и сердце её тоже сжалось. Края полотенца были обшиты тесьмой. Асла закрыла глаза и попыталась понять, почему вдруг тревога стала сдавливать ей грудь. Не поняла. От этого стало ещё страшнее. Полотенце выпало из рук на кафельный пол, и Асла отшатнулась. Что-то промелькнуло в сознании, но ухватить это она не успела. Она в ужасе вытряхнула из жестяной банки столовые приборы, сполоснула её и налила воды из-под крана. Выпила. Налила ещё. Выпила снова. Желудок не обрадовался, но тревога немного отпустила. Вода всегда помогала. Успокаивала.