Синухе-египтянин
Шрифт:
– Отдайте мне моего возлюбленного, чтобы я могла прижать его к груди! Отдайте мне моего слоненка, чтобы он пощекотал меня своим хоботом!
Но скопцы сказали мне с беспокойством:
– Не обращай внимания на этих женщин, им велено было позабавить ложного царя, и они все напились, ожидая его. Нам и вправду нужен врачеватель, ибо девушка, которую привезли сюда вчера, сошла с ума. Она сильнее нас, бьет нас ногами, и мы не знаем, чем все это кончится, она где-то нашла нож и бушует как зверь.
Они повели меня в украшенный блестящими плитками двор, который переливался на солнце всеми цветами радуги. Посреди двора был круглый водоем, а посреди водоема – изваяния морских животных. У каждого из разинутой пасти била струя воды. На одном из них сидела обезумевшая женщина. Она вся вымокла, пока плыла по водоему, и вода стекала с нее многочисленными ручьями, а платье, порванное скопцами, которые старались ее поймать, превратилось в лохмотья. Чтобы не упасть, она держалась одной рукой за морду морского зверя, а в другой сжимала блестящий нож. Вода шумела, скопцы вокруг меня кричали, и я не мог разобрать ни слова из того, что говорила девушка. Хотя платье ее порвалось, а волосы вымокли, она была так хороша, что я смутился и сердито сказал скопцам:
– Убирайтесь вон, чтобы я мог с ней поговорить и успокоить ее. Закройте воду, а то я ничего не слышу, вы же видите, что она все время кричит.
Они испуганно меня предупредили:
– Не подходи к ней близко, нож очень острый, мы, к несчастью, в этом убедились.
Они закрыли воду, морские звери перестали ее выбрасывать, и только с девушки струились ручейки, которые совсем ее обнажили, так что я видел ее всю. Она была стройной и красивой, хотя в ту минуту мне некогда было об этом думать. Когда вода перестала шуметь, я расслышал, что она не кричит, а поет, но не понял слов песни, потому что она пела на незнакомом мне языке. Она пела, вскинув голову, ее зеленые глаза горели, как у кошки, а щеки пылали от возбуждения, и я сердито ее окликнул:
– Перестань выть, словно кошка, выбрось нож и подойди ко мне, чтобы мы могли поговорить, а я мог бы вылечить тебя, ведь ты, видно, сошла с ума.
Она перестала петь и отвечала мне по-вавилонски, но говорила на этом языке еще хуже меня.
– Прыгай в воду, павиан, и плыви ко мне, чтобы я могла пустить тебе кровь, потому что я очень сердита.
Я крикнул ей:
– Не бойся меня, я не желаю тебе ничего плохого!
Она прокричала в ответ:
– Так мне говорили все, желавшие сделать мне зло, но я не могу соединиться с мужчиной, если даже захотела бы. Меня посвятили богу, чтобы я танцевала для него. Я скорее дам этому ножу напиться моей собственной крови, чем позволю мужчине взять меня, а уж меньше всего тому одноглазому злому духу, который полез ко мне и был больше похож на распухший кожаный мешок, чем на мужчину.
– Так это ты побила царя? – спросил я.
Она ответила:
– Я ударила его кулаком в лицо и испортила сандалию, шлепнув его по носу так, что кровь, к моей радости, потекла из него ручьем. Царь он или не царь – мне все равно, никто не смеет меня тронуть, если я сама этого не захочу, а мне предназначено служить своими танцами богу и запрещено касаться любого мужчины.
– Танцуй сколько хочешь, безумная девушка, – сказал я. – Меня это не касается, но нож надо положить, будет обидно, если ты поранишься, скопцы говорят, что царь заплатил за тебя кучу золота.
Она отвечала:
– Я не рабыня, ты мог бы об этом и сам догадаться, если у тебя есть глаза, меня коварно похитили. Не говоришь ли ты на каком-нибудь благородном языке, которого здесь не понимают? А то я вижу, как скопцы прячутся за колоннами, навострив уши, чтобы подслушать наш разговор.
– Я египтянин, – сказал я на родном языке, – меня зовут Синухе, Тот, который одинок, Сын дикого мула. Я врачеватель, так что тебе нечего меня бояться.
Тогда она прыгнула в воду, не выпуская из рук ножа, подплыла ко мне, бросилась на землю передо мной и сказала:
– Я знаю, что египетские мужчины слабые и не делают зла женщине, если она сама этого не хочет. Поэтому я доверяю тебе и прошу у тебя прощения за то, что не отдам нож, мне, наверное, еще сегодня придется вскрыть себе вены, чтобы не допустить надругательства над моим богом. Но если ты боишься богов и хочешь мне добра, спаси меня и увези из этой страны, хотя я и не смогу наградить тебя так, как ты заслуживал бы, ибо я и в самом деле не могу соединиться с мужчиной.
– У меня нет ни малейшего желания соединяться с тобой, – сказал я. – В этом отношении можешь быть спокойна. Но ты действительно безумна, стремясь уйти, хотя можешь здесь вкусно есть и пить, получать красивые наряды и драгоценности – все, чего только пожелаешь.
– Мужчина говорит о пище и вине, нарядах и драгоценностях, потому что не знает ничего лучшего, – и она сердито посмотрела на меня своими зелеными глазами, – а женщина может тосковать и о таких вещах, которые мужчине неведомы. Но почему это ты не хочешь соединиться со мной? Ведь это очень оскорбительно для меня. Я, видишь ли, уже привыкла к тому, что все вы хотите со мной веселиться, я знаю это по мужским глазам и по их дыханию, когда танцую с ними. Особенно это видно было на рынке, где я стояла обнаженная, мужчины там глазели на меня очумело и приказывали своим скопцам проверять – девушка ли я. Об этом, если ты захочешь, мы можем поговорить в другой раз, но сначала ты должен увезти меня отсюда и помочь мне бежать из Вавилонии.
Ее простодушие было так велико, что я не нашелся, что ответить, пока наконец не рассердился:
– Я вовсе не собираюсь помогать тебе бежать, ибо это было бы предательством царя, моего друга, заплатившего за тебя кучу золота. Могу тебе также сказать, что тот разбухший кожаный мешок, который сюда приходил, был ложным царем, он правит только один сегодняшний день, а завтра к тебе придет настоящий царь. Это еще безбородый юнец, и наружность у него приятная; приручив тебя, он ожидает от тебя много радостей. Я не думаю, что власть твоего бога распространяется так далеко, поэтому ты ничего не потеряешь, если подчинишься необходимости, и тебе лучше отказаться от безумств, бросить нож, одеться и привести себя в порядок ради молодого царя, потому что сейчас, с мокрыми волосами, с размазанными до ушей красками, ты поистине некрасива.
Это подействовало на нее, она притронулась к волосам и послюнила палец, чтобы смыть краску с бровей и губ. Лицо ее стало нежным и красивым, она улыбнулась, поглядела на меня и смущенно сказала:
– Меня зовут Минея, когда ты увезешь меня отсюда и мы убежим из этой ужасной страны, ты сможешь называть меня по имени.
Ошеломленный ее доверчивостью, я воздел руки и поспешно ушел, но ее лицо мучило меня, поэтому я вернулся и сказал ей:
– Минея, я пойду к царю поговорить о тебе, ничего другого я сделать не смогу, а ты за это время должна угомониться и одеться. Если хочешь, я дам тебе успокоительное снадобье, и тебе станет совершенно безразлично, что с тобой произойдет.