Синяя Борода, или Художница и Чернокнижник
Шрифт:
— Да… конечно… позволим отдохнуть… — поднимаясь, Теодор пошатнулся, Аделаида успела его подхватить и они оба едва не рухнули.
— Спокойной ночи, мадемуазель, — сказал барон. В отличие от отца он показался Аделаиде совершенно трезвым.
— Что за наваждение, он опять пришел, — чуть не плача сказала мама. Она уже понадеялась избавиться от неприятного знакомства — два дня барон ничем о себе не напоминал, хотя оставался жить в деревне. Надин донесла, что в трактире он встречался с каким-то
Отец хмуро молчал. Он вообще мало говорил с тех пор, как проснулся на следующее утро после пьянки. Адель понимала, почему, но не знала, как его утешить. Она чувствовала себя виноватой. И… с надеждой вскидывалась на каждый стук в дверь. Не то, чтобы она на что-то надеялась или о чем-то мечтала — наивной Адель никогда не была, да и не сказать, что поведение барона тем вечером пришлось ей по душе. Но запретить себе хотеть его увидеть снова она не могла.
— Доброе утро, — сказал Теодор тем тоном, которым обычно кричат «пошел вон!»
— Срочные дела заставили меня вчера пропустить сеанс, но сегодня я пришел требовать выполнения обещания.
— Ваша милость, я думаю, мы погорячились тогда и моей дочери недостанет умения для столь сложной работы…
— Как так? Вы же сами давеча мне сказали, что мадемуазель Аделаида превзошла в мастерстве даже вас…
Теодор до скрипа сжал зубы. Адель торопливо выступила вперед:
— Для меня большая честь писать ваш портрет, ваша милость, и хотя мои умения, увы, действительно далеки от уровня мастерства моего отца, я постараюсь выполнить работу как можно лучше…
Теодор молчал, опустив глаза. Адель еще сильней почувствовала свою вину. Но грубо выгнать барона теперь, пожалуй, могло быть просто опасно.
— Мастерская слишком скучна и тесна для вас. Может, лучше выйдем на улицу?
— Как скажете.
Они устроились на берегу реки. Аделаида попросила барона усесться на траву в небрежной позе, перекинуть руку через колено. Черный пес радостно носился вокруг и норовил утащить у Аделаиды палитру.
— Может, и Сино возьмем в картину, а?
— Пожалуй.
— Вы грустны сегодня, ваша милость. Что-то случилось?
— Нарисуйте веселого.
— Это будет неправда. А в искусстве нельзя лгать… Вы надолго в наши края?
— Теперь это зависит от вас.
— Каким образом? — растерялась Адель.
Барон промолчал. Он был хорош, ярчайший мазок на полотне бытия, самый яркий из всех, кого Адель в своей жизни встречала. Ему шел черный цвет. Он сидел на траве, как огромный, грациозный черный кот, черная грива волос прямо-таки сверкала на солнце синим, тьма глаз затягивала. Смуглые пальцы неспешно перебирали шерсть на холке пса, который вовсе не желал позировать и то и дело норовил перекинуться на спину. Аделаида думала о том, что у профессии художника много преимуществ. Например, можно беззастенчиво рассматривать мужчину в упор и даже не краснеть, как подобает благовоспитанной девице. Или еще можно…
Она
— Так лучше. Ну, общая небрежность образа и все такое…
Уши у нее все-таки слегка покраснели.
— Как вам будет угодно, мадемуазель.
— Мне угодно, чтобы вы улыбнулись. Как можно быть таким пасмурным, когда так светит солнце?!
— Мое солнце давно угасло.
— Я нарисую вам новое!
Он как-то так взглянул на Аделаиду, что она умолкла. Зачем-то поднялся, подошел. Адель попятилась, нервно брякнула первое, что на язык пришло:
— А еще вам надо сбрить бороду, она вас старит и мрачнит!
— Выйдете за меня замуж — сбрею, обещаю.
— Что?
Барон Себастьян д 'Анвен медленно, торжественно опустился на одно колено перед растерявшейся Аделью.
— Мадемуазель Аделаида, согласны ли вы стать моей женой?
— Вы что, серьезно? — ошеломленно пробормотала девушка.
— Совершенно серьезно.
— Но… как же так? А как же… долгое знакомство, присматривания там всякие, спор с родителями о приданном… мое незнатное происхождение, кстати…
— Для меня это все не имеет значения.
— Но мы же вообще почти незнакомы! Как можно принять такое серьезное решение о человеке, которого видишь второй раз в жизни?!
Он поднялся с коленей, стряхнул со штанины прилипшую травинку.
— Признаться, я уже был женат на женщине, которую знал очень хорошо… думал, что знал. Это меня ни от чего ни уберегло… Вы — именно та, которую я хочу видеть рядом с собой. А чего хотите вы?
— Я не знаю… — пробормотала Аделаида — Вы для меня — темный лес… От вас никогда не знаешь, чего ждать… И я все-таки не понимаю ваших мотивов…
— Чувство для вас — не мотив?
— О чувствах говорят как-то по другому…
— Ах, вам не хватило комплиментов и серенад? Простите, совсем не умею петь и давно не читаю поэзию, но могу попытаться: О, прекрасная Адель, свет души моей, magnum opus сердца моего…
— Заткнитесь! Не смейте надо мной смеяться!
— Даже и не думал! Вот видите, совсем не умею говорить комплименты. Аделаида, подумайте: я могу предложить вам совсем другую жизнь, положение в обществе, любые капризы, которые только можно удовлетворить за деньги, я ведь отнюдь не беден…
— О чем я и говорю. О чувствах вам сказать нечего.
— А вам? Вам не надоело… все это? — он широким жестом обвел окружающий пейзаж — Вам никогда не хотелось уехать? Увидеть мир, других людей, другое общество, столицу, королевский двор? Море, горы, огромную южную луну на полнеба, чудеса архитектуры? Вы ведь художник, вы живете зрительными впечатлениями, а их источник так скуден…
— Зачем это мне, я понимаю. Я только понять не могу, зачем вам я?!
— Адель… Да, я тебя люблю! Ты это хотела услышать?