Синяя тетрадь
Шрифт:
– А про Ленина слыхала? Уже известно, где Ленин! Нашелся, сударик!
Она приостановилась на мгновение, Фаддей Кузьмич догнал ее и повернул к ней свое большое рыжеусое глупое лицо.
– В Швеции! – выпалил он и прищелкнул языком.
Она пошла дальше, и он снова пустился за ней.
Возле своей калитки она замедлила шаг, надеясь, что он отстанет, но он не отставал, может быть надеясь на рюмку вина или просто тосковал о собеседнике, хотя бы молчаливом. Они вошли во двор. Она между тем оправилась от потрясения и даже спросила слабым голосом:
– В Швеции? Вы откуда знаете?
– Все знают. На подводной лодке бежал.
Он уселся на крылечке дачи, вынул красивую папиросную коробку «Сэръ» и взял из нее тонкую и чересчур короткую папироску явно не по размеру коробки; Надежда Кондратьевна подумала, что раньше никогда не заметила бы эту подробность.
Пока он разглагольствовал о том о сем, Надежда Кондратьевна вошла в сарай, сняла шляпку и накидку, прихватила с собой ведро картошки, вышла во двор и начала чистить картошку возле очажка. Малыши куда-то исчезли, вероятно, ушли к соседям. Она чистила картошку и тревожно думала о том, что надо будет предупредить старших мальчиков, чтобы они не заходили: большое количество газет, да еще разных направлений, могло навести Фаддея Кузьмича на подозрение. Она неторопливо подошла к калитке и посмотрела на улицу, ведущую к станции. Улица была пустынна. Она вернулась обратно.
– Где Николай? – спросил Фаддей Кузьмич. – В заводе?
– Отпуск взял. Участок заарендовал. Косит.
– Ну?.. И впрямь, скоро сеном будем питаться, доведут Россию немецкие шпионы.
– Корову покупаем.
– Вот это хорошо, это по-хозяйски… А чего это вы в сарае живете, а дом заколочен? Дачников, что ли, нету?
– Ремонтируем.
– Сами или рабочих наняли?
– Сами. – Надежда Кондратьевна снова подошла к калитке и снова вернулась. – Может, поедете к Николаю за озеро? Лодка есть. – Она знала, что Фаддей Кузьмич без памяти боится воды, даже не купается в озере. – Там и весла.
– Нет уж… Некогда кататься.
Он поднялся с места, стал деловит. Она обрадовалась, что он уходит. А в это время на тропинке, ведущей с пруда, показался Емельянов с мешком на плечах. Увидев гостя, он остановился, сделал движение назад, но было поздно: Фаддей Кузьмич уже заметил его.
– Сколько лет, сколько зим! – произнес Фаддей Кузьмич свое избитое приветствие. – Слышал, сенокосничаешь?
– Да, вроде.
– То-то. А Ленин-то нашелся!
Емельянов несколько опешил. Он спросил, кладя на землю мешок:
– Какой Ленин?
– Какой? Твой. В Швеции обнаружен.
– Надя, дай умыться.
– По ресторанам там ходит, всех угощает, денег – куры не клюют.
– Принеси полотенце, Надя. Значит, богатый он?
– А ты что думал? Он и в Питере кутил почем зря.
– Надя, там уже огурчики есть крупные. Хорошо бы собрать. Значит, в Швеции? А я слышал – улетел в Швейцарию на аэроплане.
– Врут. В Швецию на подводной лодке – это точно. Ходит по Стокгольму с серебряной палкой, а в палке нож. Пьет только французский коньяк марки «Мартель», никаких других вин не употребляет.
– Ишь ты! Надя, рубашку дашь переодеть?
– А папиросы курит только высшего сорта, по семи рублей сотня, богдановские по особому заказу.
– Только богдановские?
– Именно. А ты никак из евонных был? Или одумался?
– Чего там… Я сам по себе.
– Брось! Знаю.
– У меня заботы другие. Корову вот задумал купить.
– Слыхал. Правильно! Постой, есть на примете. В Тарховке знакомые телка у них подросла, красавица. Хочешь, поедем?
– У меня уже дело слажено. Сейчас вот собираюсь туда идти. Так что извини…
– Пойти с тобой? Я здорово торгуюсь, ты так не сможешь. Все-таки я купец, не то что ты – «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Полцены выторгую, ей-богу! И продавщик самогону нам выставит. Я шепну.
– Нет. Уж извини. Пойдем, Надя.
– Как угодно, мил-сдарь…
Фаддей Кузьмич разочарованно бросил окурок и наконец распростился.
Надежда Кондратьевна, стоявшая у калитки в ожидании сыновей, вздохнула с облегчением. Она подняла окурок с таким видом, словно это был сам Фаддей Кузьмич, и выкинула его в помойное ведро. Емельянов рассмеялся, потом обнял жену быстрым и нежным объятием и спросил:
– Газеты купили?
– Я купила. Мальчики сейчас приедут. Как там?
– Все хорошо. Нравится ему. Говорит, лучше не надо.
Она улыбнулась.
– Если что надо ему постирать или заштопать, вези сюда.
– Ладно.
– Что Коленька?
– Молодец! Разведчик!
– Вот, селедки достала. Отвезешь.
– Ладно. Французского коньяку марки «Мартель» не достала?
Оба рассмеялись. Она продолжала расспрашивать:
– Как там ночью? Не холодно?
– Ничего. Сыровато, конечно. И комары. Но ничего. Не жалуется.
– Ты загорел, Николай.
– Кошу понемножку.
– А на вид усталый.
– Не знаю с чего.
– Душа неспокойна.
– Верно, так.
– Как спали?
– Так себе. Он долго не засыпал.
– Ворочался?
– Нет, лежал тихо. Но не спал, я заметил.
– Опасается?
– Нет. Думает. С утра опять сел писать. Как всегда, газет ждет не дождется.
Вскоре появились мальчики с газетами. Картошка была уже готова, все уселись завтракать. Когда поели, подсела к столу и Надежда Кондратьевна она всегда завтракала простывшими остатками, вечно боясь, что детям не хватит. В последнее время она, завтракая, просматривала привезенные мальчиками газеты.
Емельянов начал укладывать вещички и газеты в мешок.
– Мерзавцы, чистые мерзавцы! – услышал он восклицание Надежды Кондратьевны.
– Что там?
Он не привык слышать от жены даже таких невинных ругательств и поднял голову.
– Что пишут! Подлецы, чистые подлецы! – Она протянула ему газету.
Он, посмеиваясь над ее негодованием, взял газету, начал читать, похохатывая.
В газетной заметке, которая называлась «Ленин и шведская шансонетка», рассказывалось, что Ленин пользовался популярностью щедрого поклонника у опереточных примадонн «Летнего Буффа» и «находится в тесной связи» со шведской шансонеткой-певичкой Эрной Эймусти. «Никому неизвестны попойки, устраиваемые „мучеником“ Лениным в Стеклянном Театре „Буффа“. Но лакеям памятны те дни, когда Ленин платил по 110 рублей за бутылку шампанского, давал по „четвертной“ на чай. Помнят и еще один случай, в котором Ленин выявил свой „пролетарский“ характер. Однажды, заняв со своей дивой Эрной Эймусти отдельный кабинет № 4, он позвал лакея, чтобы заказать ужин. На звонок в кабинет вошел старший официант, массивный мастодонт „Казбек“. Увидев его, дотоле спокойный Ленин вдруг пришел в ярость, затопал каблуками, неистово крича: „Пошел вон, буржуй! Пришлите другого лакея“. Толстый и высокий, с солидным брюшком „Казбек“ убежал, тем более что заметил в руке Ленина бомбу».