Шрифт:
Синяя варежка
В речке были две проруби. У одной дедушка удил
Поплыла синяя варежка подо льдом, знай себе толстым пальчиком, как плавничком, помахивает.
А рыбы, глядя на неё, диву даются.
— Как зовут тебя, синяя рыбка? — спрашивают они.
— Варежка.
— А откуда ты будешь?
— С руки.
Варежка сказала «с руки», а рыбкам послышалось «с реки», и они решили, что эта забавная синяя рыбка из той большой реки, куда вливается их речка. И стали они подплывать к варежке, знакомиться. А одна плотица так близко подплыла, что зацепилась за неё чешуйкой и потянула за собой синюю курчавую ниточку.
Испугалась плотица, подумала, что незнакомая рыбка хочет её поймать и съесть. Дёрнулась — и наутёк. Синюю нитку так и тянет за собой подо льдом по всей речке. А варежка всё распускается и распускается…
Одним духом доплыла плотица до второй проруби. Не успела отдышаться, как дедушка поймал её на удочку и вытянул вместе с синей курчавой ниткой.
— Эка диковина! — сказал дед и, отцепив нитку, стал наматывать её на спичечный коробок.
Наматывал, наматывал дедушка нитку — всю варежку из речки вытянул. Толстый получился клубок.
Тут внучка прибежала:
— Дедушка, я варежку в прорубь уронила!
— А я тебе её вытащил! — показал дедушка на мокрый синий клубок.
А плотичка у дедушки в корзинке всё бьёт и бьёт хвостиком — охота ей рассказать, как варежка рыбкой была.
Цыплёнок и гусеница
Цыплёнок был уже взрослый: он сегодня впервые кукарекнул. Правда, «кукареку» у него получилось не сразу: сначала «кукаре», а «ку» немного погодя и очень тихо. Но ведь всё сразу нельзя, он и так был очень доволен. И вот этот довольный цыплёнок-петушок важно разгуливал по саду, держась немного в стороне от остальных цыплят, родных его братьев и сестёр.
Вдруг он заметил на земле серую гусеницу. Она быстро-быстро перебирала своими коротенькими ножками. Цыплёнок внимательно посмотрел на неё и сказал:
— У тебя так много ножек, а ты еле-еле двигаешься. Вот у меня всего две ноги, а я шагну — и тебя перегоню!
— Ну, перегони, — миролюбиво ответила гусеница.
А петушок сказал:
— Очень мне надо с тобой наперегонки бегать! Я тебя сейчас проглочу — вот что!
Услышав такие слова, гусеница испугалась, но виду не подала.
— Это я только здесь, по траве, так медленно ползаю, — сказала она, — а по дереву я мчусь вовсю!
— Не может быть! — кукарекнул петушок.
— Не может быть? Ну что ж, если я соврала, ты меня проглотишь. Вот погляди… — И она подползла к стволу дерева.
Цыплёнок шагнул к дереву, раскрыл свой клюв, но гусеницы не увидел. Куда же она могла деваться? И цыплёнок стал поднимать голову всё выше и выше…
В это время дрогнула вверху ветка — должно быть, птичка вспорхнула… А глупый петушок, задрав голову с маленьким, чуть розовым гребешком, смотрел и диву давался: неужели гусеница уже на самом верху?
А серая гусеница в это время медленно ползла по корням дерева, сливаясь с цветом коры.
Улитка
Дело было весной. Говорит улитка своей дочке:
— Прогуляйся до чёрного кустика, под которым подснежник растёт, и попробуй там весенние листики — какие они на вкус.
Отправилась маленькая улитка в путь. Долго ползла, а когда вернулась, сказала:
— Кустик не чёрный, а зелёный, и под ним не подснежник, а земляничка.
— Ах, уже лето! — обрадовалась мать. — Прогуляйся тогда до зелёного кустика, под которым земляничка растёт, и отведай там летних листиков — какие они на вкус.
Отправилась маленькая улитка в путь. Долго ползла, а когда вернулась, сказала:
— Кустик не зелёный, а жёлтый, и под ним не земляничка, а грибок.
— Ах, уже осень! — удивилась мать. — Прогуляйся тогда до жёлтого кустика, под которым грибок, и поешь там осенних листиков — узнай, какие они на вкус.
Поползла улитка-дочь. Долго ползла, а когда вернулась, с испугом сказала:
— Кустик не жёлтый, а белый, а под ним не грибок, а заячий след!
— Если так, — вздохнула мать, — посидим дома. К чему идти куда-то на зиму глядючи? Весной — там видно будет…
Ручеёк
Бежал ручеёк далеко-далеко: мимо рощицы, по лужайке, через деревню и ещё куда-то. Мимо рощицы бежал — берёзки в него смотрелись, как в зеркальце. По лужайке бежал — утки и гуси в нём ныряли. Через деревню бежал — ребятишки в нём плескались, босыми ногами шлёпали по воде. Чем плохо? Все были довольны, все ручеёк похваливали.
Но ручеёк вдруг загордился. Он сказал себе:
«Очень мне надо, чтобы берёзки в меня смотрелись, чтобы утки и гуси ныряли, чтобы ребятишки плескались в моей воде! Подумаешь, ещё бежать к ним! Кому нужно — сам придёт».
Так решил ручеёк. И остановился.
Стоит день, стоит другой; тиной покрылся — это чтобы берёзки не смотрелись. Поскучал, поскучал да и высох.
Проснулись утром в рощице берёзки, а ручейка-то и нет. Пришли утки и гуси на лужайку, а ручейка-то и нет. Прибежали ребята к берегу, а ручейка-то и нет. Вместо ручейка какая-то мутная лужица. Лишь комарик тихонько звенит над ней. Что теперь делать? Берёзки — те и без ручейка проживут. А как быть ребятишкам? А гусям? А уткам?