Сиракузовы против Лапиных
Шрифт:
— А кто позорит?! — сразу заорали Сиракузовы, хотя каждому из них прекрасно было известно, кто именно позорит.
Дело в том, что недели за две до исчезновения кресала Сиракузовы, вероятно, из лучших побуждений тайно от нас сочинили стихотворение и за четырьмя подписями — две подписи наши и две их — отправили в детский журнал. Дали свой и наш адрес. Думали, стихотворение напечатают, это будет для меня и Веры большим сюрпризом.
Вместо сюрприза вот какой в наш адрес пришёл ответ. Привожу его полностью — как обвинительный акт и как вещественное доказательство.
«Дорогие ребята! Это хорошо, что вы одно стихотворение пишете вчетвером. Значит, крепко дружите. Плохо только, что первая половина этого стихотворения позаимствована вами у поэта Ф. И. Тютчева, которого вы, несомненно, читали, а когда сели писать — решили, что это вы сами придумали. Такое бывает…
Зима недаром злится,Прошла её пора,Весна в окно стучитсяИ гонит со двора.Всё это придумал поэт Тютчев. Зато вторую половину стихотворения придумали вы.
Давай, пока не поздно,Пока ещё зима,Скорей наденем лыжи —И самолётами со двора!Впредь думайте самостоятельно. Всего вам хорошего. Серёжкин. Литконсультант».
— Какой Тютчев? Откуда он взял Тютчева? — прочитав письмо, возмущались Сиракузовы. — И почему он прислал ответ на ваш адрес?
Они говорили это так искренне, что и я, и Вера стали думать, не перепутал ли что-нибудь этот литконсультант Серёжкин.
Но затем всё встало на свои места. Вера зашла в библиотеку и посмотрела формуляр Сиракузовых. И знаете, какую книгу они читали последней? Ф. И. Тютчев «Избранные стихотворения».
— Ну, что вы теперь скажете? — спросила их Вера.
Притихшие Сиракузовы мрачно молчали.
— Теперь вся Москва будет знать, что мы списываем у Тютчева, — сказала Вера. — А может, и Ленинград тоже. А мы, Лапины, даже у своих соседей по парте никогда не списываем!..
— Ну уж, конечно! — сразу оживились Сиракузовы.
А на следующий день пропала наша семейная реликвия.
5. Улики
— Если они завтра придут в школу с ободранными руками, значит, кресало у них, — сказал я.
— Почему? — спросила Вера.
— Они обдерут руки, высекая огонь. Помнишь, я тоже ободрал — всё время не туда кресалом тюкал? И они обдерут.
На следующий день в школу оба белобрысых Сиракузова пришли с исцарапанными руками.
— Ну?! — торжествующе сказал я.
— Что — ну? — спросили они.
— Руки! Вы кресалом по рукам тюкали. Отдавайте наше кресало!
И хотя они доказывали, что это их исцарапал наш кот Кирюша, мне было всё ясно.
— Приедет из отпуска мой отец, поговорит с вашим — сами отдадите наше кресало, — сказал я. — А за то, что нашего Кирюшу мучили, я вам сейчас влеплю!..
— А это ты видел? — спросили Сиракузовы. — Это мы тебе сейчас влепим. Не трогали мы твоего Кирюшу. Мы друг с другом на саблях дрались!..
Но мы всё равно прекратили с ними всякое общение и даже в школу стали ходить отдельно.
6. Парикмахерская
— А почему вы в школу ходите теперь отдельно? — спросил меня Михайла Михайлович Зарынкин.
— Так, — сказал я, совсем не думая, что на следующий день он пошлёт нас всех троих к тёте Галине в парикмахерскую.
Возможно, это было только совпадение, а возможно, он надеялся, что по дороге мы помиримся.
Дело было так. На географии, изучая природные ресурсы, я получил вдруг записку от Сиракузовых. «Некоторые говорят, — писали они, — что у них пропало кресало. А зачем ты вчера приходил с кресалом в парикмахерскую, а?»
Я разозлился и ответил: «Не был я вчера у парикмахерской. Я там давно уже не был».
— Кстати, о парикмахерской, — отбирая записку, сказал Михайла Михайлович. — Всем троим вам пора подстричься. Вы заросли.
И после уроков мы отправились стричься: Сиракузовы по одной стороне улицы, я — по другой. Сначала мы шли не торопясь, как бы соблюдая дистанцию, но потом, видно, решив опередить меня, Сиракузовы галопом бросились по улице и прямо ворвались в парикмахерскую.
— Это моё кресло! — заорали они и, путаясь в дверных портьерах, ринулись занимать места.
— Да вы что? — хватаясь за кожаный ремень, о который точат бритвы, спросила их тётка Галина. — Не знаете, как нужно входить в парикмахерскую? А если бы тут был народ?
И тут вошёл я.
— Кто последний? — услышав все эти переговоры, вежливо спросил я.
— Вот как нужно входить в парикмахерскую! — заявила им тётя Галина и, смахнув с кресла одного из Сиракузовых, сказала мне: — Садись!
Я сел.
— Как подстричь? — всё ещё сердито спросила меня тётя Галина.
— Под барана его, — ответили за меня Сиракузовы.
— Отправляйтесь за портьеры, — ответила им тётя Галина. — Я думаю, — не обращая больше на них внимания, продолжала она, — хватит носить тебе чёлку. Ты уже в пятом классе.
— В пятом, — сказал я.
— Большой парень.
— Большой, — сказал я. — А что мне носить?
— Канадскую скобку.
Я замер. Сиракузовы тоже. Канадская скобка — это как раз было то, о чём мы неоднократно просили тётю Галину.
— Это как раз то, что тебе надо. Лицо у тебя худощавое, сам ты тощий, а волосы тёмные.
— Тёмные, — на всякий случай взглянув на себя в зеркало, сказал я.
Тётя Галина осторожно повернула мою голову двумя пальцами, прикидывая, вероятно, как лучше стричь.