Сирена
Шрифт:
– Когда я стала сиреной, мне было восемнадцать. Я плыла из Карлскруны в Стокгольм. Погостила у отца с матерью и возвращалась к дочке.
– Дочке? – воскликнула Элизабет, дав волю обуревавшему всех нас удивлению.
Даже Океан потрясенно молчала. Неужели Она не знала?
– Да, дочке. Ей было одиннадцать месяцев. Я хотела взять ее с собой, но малышка заболела перед отплытием. К отъезду она выздоровела, но я не стала рисковать. Лучшее решение из всех, что я принимала в жизни. Ребенок стал результатом романа с парнем, которого я любила и была уверена, что он любит меня. Но стоило ему узнать о моей беременности, как он пропал. Не знаю, что с ним случилось; я даже не помню, как его звали. Я скрывала свое положение от родных сколько могла. Они стыдились моего поступка. Будь мы богатыми или знаменитыми, еще может быть… Меня отослали на север жить с дядей и тетей. Своих детей у них не было, и они обрадовались моему приезду. Когда родилась Това, они с радостью приняли и ее. – Эйслинг светилась гордостью, когда говорила о своей дочери. – Вначале я много думала о ее отце. Но через какое-то время поняла, что это он упускает свое счастье. Я бы любила его до конца жизни. Родила много детей. Но он бросил меня. Бросил верную жену и самую красивую дочь на свете. А мне повезло: девочка принадлежала только мне одной.
Эйслинг улыбалась воспоминаниям. Я никогда не видела ее улыбки, если в ней не таилась угроза. Я всегда считала Эйслинг красивой, но сейчас, когда ее черты сияли надеждой, я не могла отвести взгляд.
Она права: тот парень был идиотом.
Сестра очнулась от воспоминаний и продолжила:
– Через какое-то время после рождения Товы моя мать не выдержала вины за то, что выгнала меня из дома. Кажется, я была единственной дочерью, но точно не помню. Наверное, она скучала по мне. Так что она пригласила нас с Товой в гости. Конечно же, я хотела помириться с родителями, даже когда малышка заболела. Я надеялась, что в будущем мы снова сможем жить вместе. И я поехала без нее, а дочь оставила у тети. – Голос Эйслинг сломался. Она прикрыла изящной рукой рот, на прекрасных глазах заблестели слезы. Тщательно выстроенный фасад, который она возвела за столетие, рассыпался на глазах.
Я ошибалась, считая ее ужасным человеком. Эйслинг страдала от тоски, которую я отчасти понимала, но не до конца. Я знала, каково быть в разлуке с любимым человеком, но я не мать.
– Когда корабль начал тонуть, я отказывалась сдаваться. Я не хотела оставлять Тову без матери, ведь отца у нее и так не было. Он не собирался возвращаться, поэтому я должна вырастить ее. Вернуться к своей малышке. И когда в темной глубине меня спросили, что я отдам за шанс на жизнь, я не раздумывала. Моей воли к жизни хватило бы на троих. Когда речь идет о ребенке… – Эйслинг покачала головой. – Вам пока не понять. Я думала только о Тове. Что мне надо жить ради нее.
Вот оно что. Эйслинг ни за что не стала бы сиреной, если бы ответила: «Я должна жить ради дочери». Красота и молодость не спасли бы ее, сформулируй она свое желание чуть иначе. Океан никогда не забирала женщин с детьми.
Я тоже думала об Алексе и Томми. Океан не знала, кем они мне приходятся, лишь то, что я люблю их. Това могла быть сестрой, кузиной, подругой. А Эйслинг, после перенесенного предательства, стала более осторожной, чего я не могла сказать о себе.
– Когда я поняла, что означает вторая жизнь и что я никогда не вернусь к дочери, то пришла в ярость. Затем гнев превратился в грусть. Я не хотела видеть других сирен, хотела остаться одна. Бедная Мэрилин! Она пыталась подружиться со мной, но я настолько погрузилась в свое горе, что не могла выносить ее присутствия. Она мне нравилась, но я кипела от злости. Жаль, что я не смогла объяснить ей, почему так вышло. Зато я могу рассказать вам.
Эйслинг оглядела нас, своих сестер. Наконец она могла радоваться нашему обществу. Больше ей нечего скрывать. Она сияла от приобретенной свободы.
– Вот тогда, оставшись в одиночестве, я поняла, что могу наблюдать за Товой издалека. Чтобы оставаться частью ее жизни, мне не нужно постоянно находиться рядом. С самого начала службы я хранила свой секрет. Пострашнее, чем у Кэйлен, правда?
Последнюю фразу она произнесла с полной жизни улыбкой. Я не удержалась и хихикнула. Несмотря на безумие происходящего, я не могла не одобрить первую за столетие шутку Эйслинг. Я все ждала, что скажет Океан, но Она молчала. Пока.
– Мне было тяжело. Приходилось держаться подальше от Океан, а во время службы тщательно следить за своими мыслями. Я понимала, что, если мой секрет раскроется, я потеряю все. Наверное, вы считали, что я вас всех ненавижу. Это не так, и я прошу прощения. Мне было проще наблюдать за Товой и сохранять инкогнито одной. Да и вам было лучше ничего не знать, поэтому я намеренно отпугнула всех. Моя жизнь получилась одинокой, но я не потеряла Тову.
Я задумалась над ее словами. Насколько одинокой я бы себя чувствовала без сестер и Океан? Даже сейчас я иногда ощущала себя потерянной. Эйслинг не могла ни на кого положиться, ни с кем поговорить. Скорее всего, она никогда не веселилась, как мы с Миакой и Элизабет. Она пожертвовала ради ребенка всем – сестрами, матерью, отпущенным временем, желаниями.
– Как ты справлялась? Что видела? Как?.. – взмолилась Элизабет.
Я ждала, когда вмешается Океан и скажет, что слышала достаточно. Но Она тоже внимала рассказу.
– Я жила в городах неподалеку и часто переезжала. Запаслась париками и косметикой. Конечно, тяжело было обходиться без слов, но я выучила язык жестов.
Я поневоле ахнула. Еще одна общая черта. А я потратила столько лет впустую, ненавидя Эйслинг.
– Вы не представляете, сколько я всего видела! – Ее лицо светилось от гордости. – Сколько драгоценных для каждой матери воспоминаний. Передо мной развернулась вся ее жизнь. Я видела, как она пошла в школу, играла с друзьями. Нашла парня – тут ей повезло больше, чем мне. Они ходили на свидания и потом поженились. Я видела ее в день свадьбы. Дату я узнала, сидя в нужном месте и подслушивая разговоры. Я горевала, что не могу попасть на церемонию, но успела увидеть Тову в свадебном платье, под руку с мужем. Большего я не могла и желать. А она так ничего и не узнала. Я хранила свою тайну, как сокровище, потому что малейшая несдержанность могла стоить нам жизни. Мне пришлось держаться на расстоянии, но я видела, как растет моя дочь, и с радостью заплатила эту цену. Я тоже испытывала соблазн, на который поддалась Кэйлен, но я лучше умею сдерживать свои порывы. Я наблюдала, как разворачивается жизнь моей дочери, до самой ее смерти. Когда она умерла, я горевала, но не так сильно, ведь у меня остались внуки. Одна внучка и два внука. Мальчики разъехались, но внучка по-прежнему живет в Стокгольме. Несколько лет назад она родила девочку. Знаете, как ее назвали? – Она оглядела нас сверкающими глазами, полными надежды. – Эйслинг. Ее назвали Эйслинг. Значит, даже несмотря на то, что она никогда меня не видела, Това знала обо мне. Кто-то из родных, возможно тетя, рассказывал, как сильно я ее любила. Она знала, кто я. Может, она думала обо мне, пока росла или в день свадьбы. Если мое имя дошло до внуков, значит она говорила обо мне, и я словно никогда не покидала ее, за все это время.
Эйслинг глубоко задумалась. Я не знала, что она чувствует, но прекрасно понимала, каково это – надеяться, что оставленные позади любимые люди скучают о нас.
Вряд ли Миака и Элизабет понимали. Родные Элизабет практически ее не замечали. Даже сейчас, когда их имена и лица почти стерлись из памяти, она изо всех сил старалась выделиться. А Миаку считали едва ли не прислугой. Мне потребовалось несколько десятилетий, чтобы доказать сестре, как она сильна и умна, только тогда она научилась ходить с высоко поднятой головой. Они не скучали по оставленным позади, как мы с Эйслинг, не имели где-то в мире любимых людей.
Эйслинг очнулась от задумчивости:
– Теперь, когда у меня появилась тезка, я очень хочу увидеть, кем она станет, когда вырастет. Но мое время заканчивается. Через два года я забуду о маленькой Эйслинг, и от одной мысли у меня разрывается сердце. У меня нет никаких планов и амбиций. Я всего лишь хочу увидеть, как растет моя правнучка, новая Эйслинг. Я понимаю, что вечно так продолжаться не может, но так я получу хоть какой-то покой после страданий, которые причиняла другим. – Сейчас она обращалась к Океан. – Я с радостью приму на себя наказание Кэйлен, тем более я его заслуживаю. Отработаю ее срок. Ты не любишь меня так, как ее, но я верна. Я могу делать то, что необходимо, и держать себя в руках, не выдавая нашей тайны. Если я останусь, Тебе не придется выбирать следующую сирену. Всем будет лучше. К тому же хотя Кэйлен и совершила серьезную ошибку, но она всегда заботилась о других. Стала для Мэрилин младшей сестрой, о которой та мечтала, помогла Миаке поверить в себя, даже пыталась обуздать сумасбродный темперамент Элизабет. И она ни разу не стукнула меня, хотя я того заслуживала. – Эйслинг улыбнулась мне. – Даже сейчас, когда мы обсуждаем ее наказание, она беспокоится не о своей жизни.
Я уловила в голосе сестры нотку восторга, словно мои мысли об Акинли чем-то отличались от ее заботы о дочери.
Но может, тут крылось большее. Я действительно почти всегда заботилась о сестрах. За исключением последнего происшествия, когда я обманом утащила Миаку и Элизабет на другой край Атлантического океана, я не могла припомнить, когда позволяла своим желаниям взять верх. Раньше я не задумывалась об этом, но Эйслинг была права.
– Я плохо относилась к сестрам и не обладаю шармом Кэйлен, – продолжала она. – Может, Ты считаешь мой проступок недостаточно серьезным, но разве я не должна за него поплатиться? Мне осталось два года, прибавь к ним восемнадцать оставшихся у Кэйлен и пятьдесят лет наказания, и я отслужу их все.