Сиреневая книга, или Предиктивные мемуары
Шрифт:
– Ну? Не затягивай.
– Похоже, ещё, что в нас он нашёл благодарных слушателей. Мы выбрали удобную для всех форму проведения бесед. Он надевает тёмные очки, берет кофе, сигареты и садится лицом к окну. Мы видим его почти со спины, это более органично, чем смотреть на подростка и спрашивать его о башкирском сепаратизме или о проститутках Таиланда.
– О как! Так он же не курит? Спортсмен.
– Оба они курят! Но Бондаренко пачку на три месяца, без затяжки и больше на публику, а Бонда может и за день пару пачек выкурить. Сказал, кстати, что через десять лет болгарские сигареты будут стоить в сотни раз дороже, но будут полной дрянью. А еще через десяток уже и американские… станут как водоросли. Пропитанные химией.
– Значит, бросим. Ладно, поиграемся пока… Все равно ждать. Давай мне всё по нему за эти дни, ознакомлюсь подробнее. Давно не брал я в руки сказки!
Глава 30. Надежда и будильник
– Развести на нехорошее несложно, если народ тупой, – сказал Бонда не вставая, – тем более что план, как стравить, был сто раз отработан в других регионах. Если уж хохлов умудрились раскачать, то уж наш-то край, где мечетей, пожалуй, поболе, чем православных церквей, а в любом классе половина – татары с башкирами, только в путь…
– У нас, кстати, так и началось, – согласился Рамиль. – В первую ночь сожгли поклонные, или как их, кресты на окраинах города. На вторую – мечеть.
– Вот даже не удивлюсь, если это сделали одни и те же люди, – усмехнулся Бонда. – Всегда говорил, что нельзя так демонстративно верить. Настоящая вера и религия пересекаются, но не у всех.
– Циник ты, ничего в тебе святого! – сказал Наглер.
– Продолжай…
– Чего продолжай?
– Ничего во мне святого… не осталось, так? – ухмыльнулся Бонда. – Только надежда на будильник.
– На какой еще, нахрен, будильник?
– Да так, не обращай внимания. Проснуться хочу. Забыли. Туплю маненько – голова болит. А про провокации, это – опыт. Ничто не ново под луной. Вильнюс, Москва, Нюёрг, Киев… Далее везде: казань-рязань и юрюзань. Для подбадривания процесса…
Бонда хлопнул на щеке очередного комара, посмотрел на размазанную на пальцах кровь, и проговорил:
– Надо Спице сказать, чтобы нашла в городе репелленты. Спецмази мы от Ходырева никогда не дождемся. – Он помолчал, и, глядя на озеро, вдруг объявил: – А в Германии комаров нет!
– Как нет? – вскинулся тощий парень с позывным Зяма.
– Совсем нет! Вывели. Вроде как еще в прошлом веке.
– Вранье! Не бывает такого! Ты ж там не был, они тебя и не кусали. А написать можно всё, что угодно!
Все, кто это услышал, повернули головы: перебор, Зяма!
– Я там был, – спокойно ответил Бонда. – Причем первый раз еще в конце девяностых, марки застал. Кроликов видел. Диких, прямо в городах, на газонах. Оленей видел в специальных парках. Рыжих, вон как Гиря. Даже пельмени с олениной ел. Крысу видел в Кёльне, мельком. Комаров не видел.
– И не ел?
– И не ел! И они меня не ели. Хотя там масса водоёмов: Райн, прудики, лебеди, уточки. Но этих тварей не было. И мух, честно говоря, не помню. Зато помню мух в армии. Вот это были мухи!
– А, понятно: в армии ты мух ел? – не унимался Зяма.
Несколько человек засмеялось, но по-доброму, незлобиво. Остальные затихли и прислушались. Возможно, назревал обычный словесный пинг-понг, и в хорошем настроении Бонда близким мог простить и не такое, но кто его знает, чего у него сейчас в башке. Юмор – штука хорошая, но на передовой неловко брошенное слово могло привести к непоправимому. Молодой Зяма похоже в тонкостях окопного юмора не разбирался. Но сегодня ему повезло – Бонда был великодушен.
– Петросян ты хуев! – заметил он невозмутимо. – Решил дядю подъебнуть? Смотри, если у тебя язык острый, то у меня… яйца небритые! Не встревай пока, а то мысль теряю… Короче, кто всю жизнь ел мух, так это мой кот… Он это дело любил. Поймать, помучить и сожрать. С хрустом и чавканьем. А кота звали Хулио.
Все заржали. Чечен подошел поближе к столу, встал позади сидящего Зямы и незаметно положил ему руку на плечо. Тот недоуменно оглянулся. Чечен молча похлопал себя ладонью по губам, и тут же по виску и укоризненно покачал седой головой. Парень отвернулся и насупился.
А Бонда продолжал:
– А когда срочную служили, у нас там, помимо слепней, паутов и прочей нечисти, были мелкие гадкие мушки. Тащишь с товарищем градину. В укупорке ящик выглядит как зеленая шпала, восемьдесят килограмм. Один конец, с треугольником на торце, вот он – потяжелее. Цель – загрузить вплотную под крышу два вагона. Это дневная норма на бригаду в пять человек. Четверо попарно таскают ящики с перрона в вагон, один на тачке-медведке подвозит стопки по пять-шесть штук. Восемьдесят восьмой год. Отправляли в Афганистан. Подарки духам.… И сами еще духи. Кормили плохо, жара, от усталости мотает к концу дня. Так вот, тащишь эту хрень, а на голую спину, на руки садятся эти мелкие мушки. Укус такой силы, точно тебе иглу загнали, аж мышцу сводит, а смахнуть нельзя, руки заняты. Все делается в темпе, иначе не успеешь вовремя закончить. Тогда вся бригада останется без помывки, а то и без обеда или, соответственно, без ужина. А еще построения, хозработы, строевая, и прочие радости. На ходу орешь возвращающейся от вагона порожней паре, чтоб муху согнали, дёргая башкой в сторону, на которую та уселась. Идеально, если бегущий навстречу боец шлепнет ладонью со всей дури. Тогда мышцу перестает ломить. След остается кровавый, и, главное, не дырочка, как от слепней, а маленький надрез. Бежишь назад – сам со встречных мух сгоняешь. Через некоторое время, как это часто бывает при тяжелых физических нагрузках, большинство слов при погрузке заменило одно: «Муха!» И шлёп, шлёп, шлёп! Всё остальное было излишним, даже спасибо. И так всё понятно. А работали уже слаженно, появились какие-то навыки. Даже нередко попадающиеся неудобные вагоны с узкими дверями умудрялись загружать вовремя. Квадратное катать перестали.
– А круглое – таскать! Зато, Бонда, теперь нас самих градом херачат, как мух, шлёп – шлёп – шлёп! – не выдержал Зяма и сам тут же заржал.
– Ну не только нас, и мы мало-мало! – возразил Чапа. – Хотя, если по большому счету, то Нас. Друг друга ж херачим, высунув язык, а весь мир от такого кино тащится! Хоть бы у них там вулкан йобнул, что ли.
– На этот вулкан, – засмеялся Бонда, – уже лет двадцать дрочат, ничё там не будет, и не надейся.
– Ну почему? Надежда умирает последней. Скушав Веру и Любу…
– Иногда просто похоронив, – заметил Бонда и вдруг помрачнел. – А знаешь, у нас ведь случай был забавный. Да… Мне года полтора назад подкинули список наших местных вышивальщиков. Крестиком по снегу. Сюрреалистичных вайеров. Мы потом… позднее ездили по округе, выявляли, раскулачивали. Беседовали опять же. Не все долбобобы, но большинство. Поколение пепси. Только уже без интернета. И без коммунальных услуг. Кто поумнее оказался, тот конечно компанией оброс, пообжился. Но основная масса только подуморили и себя, и родню. И на всё, главное, уважительная причина есть, почему у них не получилось так, как они мечтали!