Сиреневый сад
Шрифт:
– Нет. Сослуживец ее сына.
– А-а, – понимающе протянул священник. – Стало быть, с Яковом Григорьевичем… Понятно. И давно изволили видеться?
– Да уж с год, пожалуй.
– Любопытствую, что привело вас в бедные наши края?
– Дела, дела, – со вздохом ответил Сибирцев. Он внимательно и строго посмотрел в глаза священнику и добавил! – Вам, как пастырю духа человеческого, могу сказать. Но… вы меня понимаете?
– Тайна исповеди… – с укоризной начал Павел Родионович.
– Это не исповедь, – перебил Сибирцев. – Не обижая ваш сан, замечу, что исповедоваться не люблю. Отвыкли мы там от этого занятия. Я о другом. Нет больше Яши… Якова Григорьевича.
– Да что вы говорите? – сложив ладони и делая испуганные глаза, прошептал священник. – И они, – он поднял глаза вверх, – это знают?
– Полагаю, догадываются, а открыто сказать не могу, – сухо отрезал Сибирцев.
– Боже, горе-то какое! – Священник истово перекрестился.
– Горе, говорите? – с жесткой иронией протянул Сибирцев. – Эх, Павел Родионович, вас бы туда на минутку… В Омск, в Иркутск, в Харбин. Вы бы узрели горе. Оборванные, окровавленные, обмороженные… По пояс в снегу. Со штыками наперевес. А все трещит и рушится… Страна в крови и огне. Чехи, поляки, японцы, хунхузы рвут Россию на куски, давятся, а глотают… А наш блистательный адмирал раздавал служивым папироски. Похабство!… Вот где истинное горе-то, Павел Родионович… – Сибирцев закрыл лицо ладонями. – Кровь и смрад. Где она – единая, неделимая? А? Профиршпилились, игрочишки поганые… Впрочем, вы правы, каждое семейное горе тоже горе… Совести не хватает, смелости сказать им честно… Вот и живу.
Священник слушал, печально кивая головой, сдержанно покашливая в кулак.
– Вы, стало быть, – сочувственно заметил он, – прошли все испытания… Великие терзания духа…
– Казнь духа, Павел Родионович.
– Точно сказано. Истинно казнь… Вот вы изволили назвать меня оптимистом. Так ведь сие не господом данное. Исключительно от веры в грядущее. Господа ученые подметили божественную закономерность спирали. Грех отрицать очевидное. Посему мыслю, испив чашу горестей до дна, мир увидит, что и новый порядок – явление столь же преходящее, ибо довлеет дневи злоба его. И все придет на круги своя.
– Полагаете, вернется? – с плохо скрытой насмешкой спросил Сибирцев.
– Верую, Михаил Александрович.
– И оттого столь неосторожны?
– Вы имеете в виду?…
– Вашу давешнюю проповедь.
– Охо-хо-хо! Воистину, если господь хочет убить человека, он лишит его разума. Что же противное существующему режиму узрели разносящие слухи?
– Анафему, батюшка, анафему. Впрочем, вы правы, пользуюсь исключительно слухами.
– Ну, это пустое. Я ведь к вам, Михаил Александрович, попросту, свежее слово услышать. Живем тут как в склепе, знаете ли, темно и глухо. Разве эхо донесет этакое: бу-бу-бу! Не то гром небесный, не то вполне земная артиллерия. – Священник неуловимо усмехнулся. – В уезд давненько не выбирался, тоже вот, изволите видеть, слухами питаюсь. Как крот в норе. Приход-то наш невелик.
– Вряд ли, Павел Родионович, могу быть вам чем-нибудь полезным по этой части. Особых знакомств ни в Козлове, ни в губернии не имею. Рана вот еще… Вышибла на целый месяц.
– Жаль, – поскучнел священник. – Думал беседой насладиться… Значит, не имеете знакомств… А какая ж нужда, извините за любопытство, все-таки привела вас в нашу губернию?
«Неймется тебе, – подумал Сибирцев. – Нет, брат, не уйдешь ты отсюда просто так. Не за тем явился…»
– Долг, Павел Родионович… – И, заметив его удивленно поднятые брови, добавил: – Не должок, нет – долг.
– Я так полагаю, что ваше недавнее прошлое и мой сан позволяют мне быть с вами откровенным?
– Сделайте одолжение.
– Поймите меня, Михаил Александрович, – начал священник, придвинувшись к Сибирцеву вместе со стулом и переходя на доверительный тон, – разве вам не показалось бы странным… ну, скажем, труднообъяснимым то обстоятельство, что достаточно умный и опытный, как мне представляется, человек приезжает в места, мало ему знакомые, в разгар известных событий, его тяжело ранят – кто и как, я не спрашиваю, – а затем он появляется в нашей глуши и валяется, как вы сами изволили выразиться, в койке, не обращая внимания на происходящие вокруг катаклизмы? Вам это, повторяю, не показалось бы странным?
– Ну, предположим. Какой же вы делаете из этого вывод?
– А такой, уважаемый Михаил Александрович, что вам приходится нынче здесь быть. Надо вам тут быть. И нет у вас иного выхода…
Сибирцев долгим и пристальным взглядом смотрел в глаза священника, уловил в них мелькнувшее торжество. Видимо, тот был почти уверен в своей догадке. Ну что ж, совсем хорошо, надо помочь.
– Возможно, вы и правы… – задумчиво произнес он. – Возможно…
– Ну посудите сами, Михаил Александрович. – Голос священника нетерпеливо дрогнул. – А я ведь давненько наблюдаю за вами.
– Хорошо, – через силу сказал Сибирцев. – Хотя, признаюсь честно, даже не догадываюсь, как вам это удавалось.
– Слухами, изволите видеть, земля полнится. Да и личный интерес имею.
– Что ж, откровенность за откровенность. Что вас интересует? Только конкретнее, пожалуйста. Ежели смогу – отвечу.
– Откуда вы? – с готовностью начал священник.
– Откуда?… Ну, скажем, из Омска.
– Омск… – недоверчиво и вроде бы разочарованно протянул Павел Родионович. – Экая даль… И что за надобность такая?
– А вы что же считаете, Тамбов – единственная наша ставка? Хороши бы мы были…
– Посмею возразить. Не знаю, как в других губерниях, но здесь у нас имеется мощь великая. Александр Степаныч…
– Ах, оставьте, Павел Родионович. Битая карта этот ваш Антонов. Сколько он еще сумеет продержаться? Неделю? Месяц? Вы в курсе происходящего?
– Ну-у, в меру сил…
– Тогда вы должны знать, что сюда стянуты регулярные войска. Это вам не милиция и не продотряды. Это конец.
– Я не столь пессимистичен, позволю заметить.
– Разумеется, вы оптимист. Только Виктор Михайлович отчего-то не очень разделяет ваш оптимизм. Скорее наоборот.
– Вы имеете в виду, простите, Чернова?
– Да. Потому и Главсибштаб принял решение временно уйти в подполье. У нас ведь тоже потери. ЧК взяла Тагупова, Данилова, Юдина. Вам, вероятно, эти фамилии мало что говорят, но для нас урон серьезный. Члены сибирского областного комитета партии эсеров.
– А вы, Михаил Александрович, имеете отношение к штабу?
– Самое непосредственное, Павел Родионович… Ладно, так и быть, взгляните. – Сибирцев вынул из кармана второй свой мандат, врученный ему в Москве.