«Сирены» атакуют
Шрифт:
Заговорил Мина:
– Его надо перевязать, хозяйка. Хотя бы наложить жгут.
– Не шевелитесь.
Голос Ирмы Золлингер был голосом робота. Ей бы в концлагерь, в надсмотрщицы. От былой жизнерадостной и симпатичной немки, увы, не осталось и следа.
…Снаружи плеснула вода. Посейдон напрягся, и то же сделали остальные. Сам по себе плеск не был чем-то необычным, но присутствующие хорошо разбирались в оттенках. Звук, последовавший за плеском, был едва различим, но в его источнике тоже не оставалось сомнений.
– Берегись!
– крикнул Магеллан.
Он не хотел, чтобы за него это сделал кто-то другой. В нем и так сидит пуля - если будет новая, то пусть
– Доброй ночи, - дружелюбно приветствовал собравшихся Клаус Ваффензее.
– Но вообще-то уже утро. Правда, я никогда не мог понять, когда оно начинается, а ночь сходит на нет. На сей счет ведь нет единого мнения - верно я говорю, господа офицеры?
Он пережил шок и теперь трепался, нес какую-то околесицу.
Наручников на Клаусе не было. Он был безоружен, но вел себя очень уверенно.
Посейдон мысленно проклял себя, переводя глаза с него на Ирму и обратно.
– Ты вовремя, - произнесла Золлингер по-немецки.
– Прости, меня задержали дела… Дитер погиб, но Кирстов отправился следом…
– Хельга будет рада с ним встретиться.
Ваффензее осклабился в улыбке.
– Видите, коллега, - обратился он к Посейдону, - как легко ошибиться в темноте. Но вообще-то говоря, русские крайне доверчивы, что бы о них ни говорили. Я всегда считал сказками эти домыслы о вашей врожденной паранойе.
– Сука, - сказал Мина.
– От суки слышу - Клаус отвесил ему поклон.
– Это не оскорбление. Это констатация факта - ведь вы приняли меня за своего. За коллегу. Ну, немного ошиблись - вашим коллегой был герр фон Кирстов. Но не горюйте, он мало чем отличался от меня… и от вас. А вот его помощница госпожа Лагенербе значительно уступала госпоже Золлингер. Но не будем отвлекаться. Давайте сюда ваш ящик.
– Что с моими людьми?
– спросил Каретников.
– Они были искренне удивлены. Они хорошие бойцы. Не надо только было расковывать меня, чтобы заново пристегнуть к сосновому стволу… мне вовсе не хотелось простоять с ним в обнимку всю ночь. Я искренний сторонник Гринписа, но не настолько влюблен в растительность…
– Что с ними?
– настойчиво повторил Посейдон.
– За бритого дебила не поручусь, а второй погнался за мной, но заблудился, я думаю… Хватит болтать языком.
– Ваффензее шагнул вперед и требовательно протянул руку - Давайте сюда контейнер.
Каретников взялся за лямки плотно набитого рюкзака.
– Медленно и спокойно, - напомнила Ирма Золлингер.
– Снимите рюкзак и подтолкните к нам.
– Как вам будет угодно.
Посейдон неторопливо освободился от поклажи, подтолкнул ногой. Прикрываемый Ирмой, Клаус Ваффензее нагнулся, быстро ознакомился с содержимым. Увиденное привело его в хорошее расположение духа.
– Полагаю, наши дела закончены, и нам нет смысла задерживаться. Как поживает наш господин криминалист?
– На дне, - лаконично ответила Ирма.
В ее репликах было нечто машинное - до откровенной тупости. Она напоминала безмозглый механизм, умеющий лишь убивать, без разбора.
Ситуация близилась к развязке. Мина и Посейдон в сотый раз прикидывали расстояние, которое оставалось слишком большим. Если прыгать, то сразу вдвоем; кто-то примет на себя выстрел, но другой разберется с этими уродами. Уроды же тем временем позволили себе слегка расслабиться, отдавшись ликованию. Поэтому они не услышали Флинта, который
Глава двадцать первая
ЧЕРНЫЕ БАБОЧКИ
Покинув здание, Гладилин остановился в замешательстве. До сих пор он действовал больше по наитию, а наитие его не отличалось изобретательностью и разнообразием. Сам того не зная, он действовал вполне в духе Ирмы Золлингер: намеревался мочить и гасить всех, кто подвернется под руку и окажется лишним. Потому что у капитана, что называется, потекли мозги. И он в известном смысле сделался невменяемым.
Такое случается с людьми, которым приходится подолгу что-то сдерживать или скрывать. Гладилин рос и воспитывался в строгости, был сызмалу приучен к дисциплине; в школе был тихим хорошистом. Его усиленно муштровали в смысле физической подготовки - и дома, и в армии, и в школе милиции. Он превратился в сравнительно благополучного карьериста и не утратил амбиций, будучи направлен служить в дыру, он только озлился, хотя и не показывал этого. Временами его посещали дикие, причудливые сны, в которых он давал волю буйству и, как заведенный, расстреливал толпы людей, одного за другим. Перегородка, отделявшая грезы от яви, постепенно истончалась. Предательство способствовало этому, ибо было, как-никак, злодейством, а он давно подсознательно располагался к злодейству.
Теперь, когда разоблачение этого предательства стало делом времени, перегородка рухнула. Даже если измена каким-то чудом не вскроется, его конфликт со спецслужбами положит конец его карьере - да и свободе наверняка, а там и жизни. Но измена вскроется обязательно; те же спецслужбы наверняка заинтересуются его странными оперативными действиями на острове.
Стоя истуканом, капитан затравленно озирался по сторонам. Спецназ ушел в бой, и работодателям Гладилина теперь не до него. Чутье подсказывало капитану, что немцам несдобровать. Но даже если они одержат верх, ему придется бежать. Он не справился с заданием, все запорол; его сотрут в порошок. Отныне он сам за себя. Сейчас для него главное - выбраться с острова, но никаких средств помимо катера, на котором он прибыл, у него не было. А катер непременно захватит либо та, либо другая сторона. Средства же, имевшиеся в распоряжении монахов, не шли с катером ни в какое сравнение. Лодку догонят, даже моторную…
Он выругался: о чем вообще разговор? На катере он тоже не уйдет. Все будет оцеплено, по нему могут открыть огонь… Лучше всего в такой ситуации захватить самолет и угнать к каким-нибудь ваххабитам… но самолетов на острове не было.
Перегоревший мозг лихорадочно трудился в поисках выхода. Безумные идеи одна за другой овладевали фантазией Гладилина; они поочередно завораживали его и быстро отбрасывались, чтобы смениться не менее сумасбродными. Стоять без дела было невыносимо, прятаться - бессмысленно и в перспективе опасно.
Вскоре он утвердился в мысли сунуться к пеклу поближе. Не стоит прятать голову в песок. Лучше быть, как говорится, «в теме» и попытаться извлечь из ситуации выгоду. Незнание обстановки лишь осложнит его положение.
Крадучись, как кошка, Гладилин двинулся в направлении пирса. По пути ему пришел на ум совершенно невозможный план. Настолько ужасный, что затея могла выгореть.
Клаус Ваффензее стоял и взвешивал ящичек на ладони. Немца было хорошо видно с берега в освещенном окне рубки, и с берега за ним внимательно наблюдали.