Сирены
Шрифт:
Она поцеловала его в щеку и потрепала по волосам.
– Как я вижу, ты все-таки добрался домой целым и невредимым после всего.
– О господи, только-только... несмотря на упрямство Найджела. Этот козел хотел, чтоб мы отправились прямо в Европу без перерыва. В конце концов мне все же удалось переубедить его. – Он усмехнулся. – Однако, что же ты? Заходи. Я рад, что ты приехала. Я хочу показать тебе кое-что из музыки.
Они прошли в просторную гостиную. Стены комнаты были выкрашены в бледно-голубой цвет, а пол застлан от стены до стены пушистым серым
Дайна уловила слабый аромат духов, показавшийся ей знакомым, однако она все же не могла распознать его. Он пропал, когда она вслед за Крисом вошла в холл, стены которого украшали многочисленные фотографии группы, сделанные на разных концертах. Они миновали одну за другой три спальни; Крис занимал, очевидно, самую большую из них. Там стояла низкая кровать необъятных размеров, изготовленная на заказ. Кроме нее Дайна успела еще разглядеть черную лакированную тумбочку и приоткрытую дверь, ведущую, вероятно, в ванную.
Коридор заканчивался крошечной деревянной лестницей, спустившись по которой, они очутились на пороге студии, состоявшей из основной большой комнаты и контрольной кабины, отделенной от комнаты стеной из двойного стекла, в которой имелась звуконепроницаемая дверь.
Крис выглядел, как малыш, забравшийся тайком в конфетную лавку, сумев каким-то чудом раздобыть ключ. Усевшись в черное кожаное переело с высокой спинкой, он стал возиться с магнитофоном. Вспыхнули розовый и зеленый огоньки, и чудовищная машина стала перематывать пленку назад. Раздался набор беспорядочных звуков, сменившийся затем тишиной. Было слышно лишь очень легкое, почти неразличимое шипение, выходившее из гигантских колонок, подвешенных высоко на стене.
– Послушай вот это, – прошептал Крис и нажал кнопку.
Раздался массированный залп гитар, канонада звуков, поначалу казавшаяся даже смазанной благодаря оглушительной громкости. Однако постепенно сквозь череду меняющихся аккордов и доминирующую партию соло-гитары стал проступать скелет изящной и нежной мелодии.
Крис мурлыкал ее себе под нос, время от времени подхватывая обрывки слов и фраз, а в одном месте, где повторявшийся припев прозвучал с особенной силой, спел даже целую строчку, как решила Дайна, заглавную в песне: «Имя миру – рок-н-ролл».
Дайна была потрясена. То, что она услышала, можно было определить как музыку «Хартбитс» лишь при самом поверхностном взгляде. В творчестве группы (по крайней мере, после смерти Иона и, соответственно, конца их совместной работы с Крисом) присутствовала сырая, грубая сила, принесенная с улиц больших городов. Она проглядывала даже в балладах, исполняя которые, группа представала настолько утонченной и рафинированной, насколько это вообще было возможно. Однако они не были «чистюлями». Прежде всего из-за Найджела, как подозревала Дайна; он никогда не допустил бы этого.
Музыка же, которую Крис поставил ей сейчас, была иной. В гармониях чувствовался
Песня закончилась, и вновь наступила тишина. Крис сидел неподвижно, уронив голову на руки, словно пребывая в трансе. Дайне не было видно выражение его лица.
– Это прекрасная музыка, – сказала она наконец.
– Да, но можно ли ее продать?
Она пристально посмотрела на него. Дайна явственно ощущала, что с ним произошли перемены. Раздражение и усталость по-прежнему не оставляли его, но теперь – и это было видно невооруженным глазом – к ним примешивалось жгучее желание творить, создавать музыку. Она все еще не могла сказать наверняка, какие факторы сдерживают Криса, мешают ему открыться перед ней, но внезапно поняла, что этот момент чрезвычайно важен для жизни каждого из них. «В конце концов, я его друг, – сказала она себе. – Я обязана высказать ему то, что я думаю».
– Я сомневаюсь, – тихо произнесла она, – в том, что ты задаешь себе правильный вопрос.
– А ты не сомневайся. – Он поднял голову. Своеобразный верхний свет, горевший в студии, отбрасывал на и без того изможденное и постаревшее лицо Криса причудливые тени, похожие на линии морщин, глубоко прорезавшие кожу. Это придавало ему жутковатый и вместе с тем еще более уязвимый вид.
– Неужели ты полагаешь, – продолжал он, – что я наплюю на финансовую сторону дела, чтобы вот так запросто провалиться с треском. О, эти критики будут тут как тут, и они уж постараются сделать из меня фарш, обозвав это очередной выходкой моего эго. Хотя дело вовсе не в этом.
Приблизившись к Крису, она прикоснулась к его плечу.
– Я знаю, что не в этом, Крис. Дело в музыке, которую ты теперь станешь играть.
– Ты знаешь, чего я боюсь больше всего, – произнес он со слезами на глазах. – Я боюсь стать на Чака Берри и мотаться по белому свету еще бог знает сколько лет, играя старые хиты «Хартбитс». – Он закрыл глаза и сморщил лицо, словно от боли. – Я скажу тебе по секрету то, чего не знает даже Найджел. Я не в состоянии даже слушать эти вещи, не говоря уже о том, чтобы исполнять их. Боже, я разбил все наши альбомы и выбросил их в мусорное ведро. – Он развел руками и слабо, болезненно улыбнулся. – У меня дома нет ни единой записи «Хартбитс». – Он обхватил Дайну за плечи, зарывшись лицом в ее животе. – Я больше не могу играть эту музыку. Дайна.
– Тогда тебе и незачем делать это. – Она погладила его по голове. Затем наклонившись, нежно поцеловала в затылок. – Уйди из группы, Крис. Вот увидишь, это окажется легче, чем ты думаешь. Ты отдавал ей все, не получая ничего взамен. Я знаю, как это мучает тебя. – Она сделала паузу, ожидая его ответа, и, не дождавшись, позвала. – Крис?
Он отстранился от нее, и Дайна увидела перед собой его огромные безумные глаза.
– Я не могу уйти, – воскликнул он с болью в голосе. – Они – моя семья. Я не могу бросить их.