Сиринга
Шрифт:
– Мы работали на рынке «Южный», мы редко там работаем, там охрана. Напарник дал мне свою «лопату» и подстраховывал, чтобы всё шло гладко. Я снял лошка. Отработал сотку. Давай отваливать. Бежать нельзя, сам полагай, спалит. Оглядываться – тоже. Вдруг он уже прокусил что к чему и уже ищет меня в толпе? Я оглянусь, тут-то он меня и опознает. Отваливаю быстрым шагом. А самому всё кажется, сейчас он подбежит, руку на плечо положит и скажет: «А ну, стой, братэлло!» Я эту руку его плечом прям чуть ли не чувствовал. Ты знаешь, я в жизни мало чего боюсь, а тут – такая шугань… Еле до подъезда дошёл. Забыл про лифт, забегаю на девятый этаж, разворачиваю… Она аж взмокла в кулаке, моя первая, честно отработанная сотка! Сотка баксов!
– А если он честный труженик, копил, копил…
– Накопительство –
– А если ты уже купил всё, что тебе необходимо?
– Тогда – на средства производства. Или – на то, что помогает нам их сэкономить. Деньги должны делать деньги, а не лежать под матрацем. Да к тому же я что-то не припомню, чтобы ты или я с береговой зарплаты смогли скопить хотя бы сотку баксов. Мы кидаем только морских и барыг. А у них соткой больше, соткой меньше… К тому же, кидая, мы заставляем их быть осторожнее. Если б не мы, его всё равно бы кинули, ведь он потерял бдительность, расслабился и начал доверять. Но уже – по крупному! Так что, кидая, мы приносим очевидную пользу. Можно сказать, оказываем услуги населению.
Своей подруге Пандоре, у которой он жил во время ремонта, Пенфей так и говорил, что работает в сфере услуг на каком-то мифическом грузовичке.
– Она видит, мальчишки за мной каждое утро на машине подкатывают. Что я могу ей сказать? Развожу чипсы. А кого я там на самом деле развожу, её иметь не должно.
– А как именно ты отработал сотку?
– Как, как… Есть один доллар?
– Да, – произнес Банан. Порылся в бумажнике, достал доллар и протянул Пенфею.
– Смотри, складываешь его в четверо, вот так. Понял? А сотка есть? Да не бойся, я покажу и отдам. Я ж не фокусник, – усмехнулся он.
– Да кто тебя знает, – недоверчиво усмехнулся Банан и нерешительно вынул сотню.
– Эту я беру у лоха, типа для обмена её на дерево, и что-то говорю ему. Не важно что. Типа, а она точно настоящая? А где ты её взял? И одновременно не спеша складываю её точно так же. Видишь?
– Ну, и?
– Дай на секунду лопату. Мне надо показать.
– Ну, на, – произнес Банан, недоверчиво протягивая бумажник.
– Один бакс прижимаю снизу мизинцем, а сотню его ложу сверху. Потом вытягиваю шею, смотрю лоху через плечо и говорю испуганно: «Полиция!». И когда лох на мгновение оглядывается, я быстро переворачиваю лопату и бакс оказывается сверху, а сотня – снизу.
Несмотря на узловатые пальцы, это получилось у Пенфея довольно ловко.
А если бы он на них смотрел, получилось бы ещё ловчее.
– Ловко!
– А когда лох тут же поворачивает голову обратно и смотрит на бумажник, я протягиваю ему свернутый бакс и говорю: «Если честно, не нравится мне твоя сотня. И вообще, надо валить отсюда, пока нас полицейские не повязали». И быстро отваливаю.
– А если это подстава?
– Так для того и подстраховывает напарник. Он смотрит по сторонам и хавает движуху. И если замечает хоть что-то подозрительное, проходит мимо меня и мимоходом спрашивает: «Не знаете, где можно купить кожаную куртку?» Сигналом служит слово «кожаную». Или любое другое словосочетание с производным от словом «кожа». Можно использовать любое другое слово, не важно, но, в основном, используем его. Так как слово «кожа» уже стало сигналом того, что нужно срочно спасать свою шкуру! А с новым словом ты, от волнения, можешь не воспринять это как сигнал бедствия, и тебя повяжут.
Пришлось Банану отдать ему лопату, пусть гребёт.
Глава 5
Но с девицами у них почему-то не росло.
– Не пойму. Ты худющий как смерть, страшный, как мое прошлое. Я же – подкачанный красавчик! Но все менады ведутся не на меня, а на тебя. В чём дело?
– Ну, ты и смешной! – усмехнулся Пенфей. – Менады ведутся не на тебя, и даже не на меня. А на то, что они хотят от тебя получить. Твоё тело – ничто, их жажда – всё! Ты должен понять, чего именно они хотят. А все они в этой жизни хотят примерно одного и того же.
– И чего же они хотят?
– Того, что ты сможешь купить им за деньги, – улыбнулся Пенфей во весь рот. – И тебе остается только создать
– Но ведь с тех пор, как вас бросил отец, у тебя вообще нет денег!
– Так это только потому, что я все их вложил в одну большую Тему, – тоном учителя напомнил ему Пенфей. – Тему Тем. И как только Тема прорастёт, денег будет шквал! А то, на что они там надеются, это последствия их одержимости деньгами, их жадность. Я всего лишь подыгрываю менадам, играя свою скромную роль на сцене их порочности. Ведь я прекрасно понимаю, что главное действующее лицо в этой сценке не я, а они сами. Их крик души! Как в той басне, где «ворона каркнула во всё воронье горло!» 1 А вот если бы им было всё равно, сколько у тебя денег, то они и велись бы все не на меня, а на тебя. Но я пока что ни одной такой не встретил. Если бы увидел, сразу женился бы! Так что всё, что мне остается – только использовать этих поведённых, помогая им себя обманывать. Очаровывать и околдовывать женскими чарами. Или как там они это называют, – усмехнулся он, – втирая мне своими двусмысленными ужимками, что безумно в меня влюбились. Только и надеясь, что они в конце концов поймут, что это был только нелепый предлог для чего-то большего, чем их жадность. Для нашей любви. И осознав это, станут хоть немного лучше.
1
И. Крылов, «Ворона и лисица».
– Короче, проводишь воспитательную работу с населением.
– Это и есть мой крест, который я и влачу по жизни. Принося себя в жертву ради любви. Помогая им увидеть свою одержимость и наконец-то хоть что-то у себя в голове переосознать, сделав соответствующие выводы.
– Но разве безумца можно убедить доводами разума?
– Его можно только разочаровать! И подтолкнуть к разумности через боль разочарования в своих иллюзиях.
– Каким бы безумным это тебе не показалось?
– То есть – именно поэтому! Мы не теоретики, мы – практики! Мы выжигаем пороки общества на корню. Мечты и практика стоят по разные стороны баррикад. И чем сильнее ты не хочешь работать сам, тем активнее ты мечтаешь о ком-то, кто придёт и сделает всю твою работу за тебя. Но у каждого свой жизненный путь. И если ты сядешь кому-то на шею, твой жизненный путь останавливается и ждет, пока ты с неё слезешь. Чтобы снова начать над тобой работать. Твоими руками. И только твоей головой. Пока ты сам не начнёшь шевелиться, в твоей жизни ничего не изменится в лучшую сторону. А не в сторону того, на чью шею ты уселся. Наивно думая, что ты его как-то используешь. В то время как он в это же самое время использует тебя.
Только позже до Банана дошло, когда их пути разошлись, что Пенфей всё это говорил ему о нём самом, пытаясь заставить именно его начать думать своей, а не его головой, пока тот его использовал. А Банан наивно думал что, из-за отсутствия своей жилплощади, использует его.
И судя по тому, как одна из менад ускользнула от них, пока Банан был в туалетной комнате, с его шапкой, он, покупая на следующий день точно такую же норковую формовку, убедился в том, что Пенфей говорил ему на счёт этих вертихвосток чистейшую правду. Так что когда мать запела ему о Сиринге, как о более безопасном сексе, он невольно заставил себя к ней прислушаться. Внимая её гимну.
Чуть позже Банан встретил менаду, укравшую у него шапку, прямо посреди улицы.
– Ты забыл у меня шапку! – растерялась та от неожиданности, не зная что сказать.
– Я сделал это специально, – усмехнулся над ней Банан. – Чтобы ты поняла, что я потерял от тебя голову. Потом заберу. Вместе с твоим сердцем.
– Когда? – опешила Миньяда.
– Когда ты будешь к этому уже вполне готова, – улыбнулся он. Прекрасно понимая из разговора с Пенфеем, что шапку та уже давно продала и просто пытается хоть как-то замять назревающий конфликт.