Сиринга
Шрифт:
– Наверняка вы читали притчу об Иове и знаете, что «Земля отдана в руку злодея». То есть то, что всеми тут управляет Сатана. А Творец говорил всем и каждому, что у них «есть только один Отец – небесный», и указывал на небо. Предлагая снова туда вернуться. К их же истинному Отцу – Планетарному Творцу на их родной планете. То есть через Него, через Истину – понимание ситуации, в которой те оказались. Говоря им, что Он есть его Сын единородный. Мол, только через Меня вы получите Освобождение. Гарантирую полную амнистию! Фарисеи тут же сопоставили одно с другим, поняли, кто Он такой «по-своему» и тут же расправились с ним, как преступники делают
– Но Христос даже с креста продолжал Освобождать, – вздохнул Аякс. – Пообещав висевшему рядом вору, что «завтра же будешь со мной в Раю!»
– Планет Высшего типа, – подтвердил Банан. – Где Он сейчас и отдыхает.
– «Докуда пребуду с вами, род лукавый и прелюбодейный?» – вспомнил вслух Аякс.
И в воздухе повисла «минута молчания».
Когда кураж выдохся, Банан, Пенфей и Люси поехали по домам. Но по дороге Пенфей предложил продолжить в ресторане «Горизонт». Банан платил.
После продолжения банкета Пенфей заявил, что уже устал и поедет спать на Первый участок, а Банану наказал проводить Люси на Третий, дрыхлеть в усадьбе родителей. Которые её породили и теперь медленно убивали своей моралью.
По дороге Банан и Люси зашли в ночной павильон купить сигарет. А когда вышли, Банан заметил в подъехавшей «Короне» лицо, похожее на Пенфея. Которое тут же запало в тень. Но было темно, и Банан решил, что ошибся.
Они пошли, а машина тащилась следом.
Когда Банан начал, играя, кутать Люси в воротник её шубы, мозолистое сердце Пенфея не выдержало, и под напором возмущений мозоль лопнул:
– А ну, стоять! – выскочил Пенфей из машины и, перебежав дорогу, стал прыгать вокруг Банана. Как трусливая болонка, не решаясь напасть. И громко визгливо тявкать.
Прыгнуть на Банана ему мешал и путался под ногами закреплённый в школьные годы страх, который он постоянно пытал ся преодолеть. Но с той же регулярностью получал. Стакан креплёного страха.
Видимо, сейчас он решил разорвать этот «порочный круг».
– Ты хотел её трахнуть! – вопиил Пенфей, танцуя вокруг Банана свой истеричный танец, всё время пытаясь напасть сбоку. – Я всё видел!
– Неужели ты думаешь, я хотел, чтобы она тебе изменила? – стал оправдываться Банан, всё время резко поворачиваясь к нему лицом и готовясь отбить нападение. И его печень. Уже догадываясь, что тот ожидает удара с правой в лицо, то и дело непроизвольно убирая его с дистанции моторикой бессознательного, ни на секунду не забывавшего о том, какое неизгладимое впечатление в виде шишек и синяков оставили на его лице школьные годы. И непроизвольно догадываясь о том, что с ним сейчас будет.
– Я знаю! – крикнул Пенфей и, резко отпрыгнув вправо, сымитировал готовность напасть.
Заставив Банана резко сократиться и даже непроизвольно дернуть правой, поставив блок.
– Думаешь, я способен испортить ваши отношения? – не менее резко повернулся Банан в его сторону, когда тот снова отскочил влево. – Ведь я знаю, как сильно ты её любишь!
– Ты? – прыгнул тот вправо. – Да ты – животное!
– Неужели ты думаешь, – как стрелка компаса поворачивался к нему Банан, – что я готов был испортить нашу дружбу каким-то вульгарным перепихоном?
– Нашей дружбе теперь конец! – крикнул Пенфей и прыгнул ещё правее, а затем – резко влево и ударил справой.
На что Банан рефлекторно отпрыгнул.
«Единственное, чего я мог бы хотеть в подобных обстоятельствах, так это развести её на игру в бисер! Ведь только тогда были бы и волки сыты и овцы целы!» – хотел уже, в сердцах, выпалить Банан. Но вдруг увидел, что тот начал возню со своей избранницей, важно беря её под руку, не обращая на него уже абсолютно никакого внимания, как будто Банана и вовсе никогда не существовало. И понял, что тот опять разыграл его. И только бахвалился тут перед спутницей, махая крыльями. Заставив и его исполнять этот ритуальный танец двух бойцовых петухов.
И понял, с усмешкой, что ссора понадобилась Пенфею, как повод к разрыву их отношений. Которые теперь приносили ему, продавшему секрет воровского промысла за лимонную дольку дружеского участия, лишь одни убытки авторитета. И хотя Пенфей, сам по себе, натура инертная и влияемая, то есть способен лишь нести заряд, но не порождать его (но нести – от всего сердца, решительней многих!), судя по всему, честь разработки сценария («Горизонт» – слежка) принадлежала ему самому. Сказывались его подростковые увлечения детективными рассказами Чейза, которые Аякс после прочтения восхищенно давал почитать Банану и Пенфею. Ликург раскрыл для него возможность воплощения своей жизни (хрупкого в детстве Пенфея, которого все били, когда тот то и дело пытался на них наброситься, подхлестываемый изнутри своей петушиной природой, и обзывали: «Тупой Пенёк!») в духе романтического героя. И он слушал(-ся) Ликурга, ощущая себя натуральным гангстером. Благородным К. Идальго.
В общем, Банан вынес, что Пенфея достаточно оправдывает и наказывает его же глупость, и не стал нападать, разрушая все иллюзии Люси относительно его жалкой персоны. Пожалев эту глупую курицу, уже готовую было открыть для него свой клюв.
Вынес и унёс.
Что бы ещё глубже погрузиться в мирскую жизнь, чреватую лоном и чревом.
Глава 8
Эта экспансия по расширению своего физиологического пространства привела его к тому, что свободно блуждающие в нём радикалы идеальных форм, столкнувшись с векторным полем своего физического воплощения в лице Сфены, были полярно разбиты на два лагеря: первый, самый чуткий – Ганеша – вошёл в режим ожидания и был отброшен назад, в сферу идеальных сущностей; второй, более плотный – Банан – стал вести себя как сублимированный из инстинкта размножения и начал адаптацию к условиям окружающей среды. А у этой среды – Сфены – было только одно условие: стать катализатором пробуждения в нём комплекса физиологической доминации мотиваций. Дабы вернуть цельность его исходной идеализации, обратив свернувший с пути «чистой» физиологии лагерь идеальных форм. Или – свернуть его в молочном смысле, чтобы он, став «вещью в себе», не мешал ей «окружать» выделенное ей физиологическое подпространство, став проекцией его идеала женщины.
Вот этот-то свёрнутый до поры в сундук молочного смысла фронт идеальных формообразований, изначально сгруппированный в ополчение против Сфены и воспринимавший её организм, как инородное тело, и был переброшен из глубокого тыла идеализации на Сирингу.
Так как он не входил в число современных аристократов, для него был разработан план (агентством «Новая жизнь ангела») проникновения в высшее общество посредством союза с разорившейся (духовно) графиней, студенткой-гуманитаркой. Её социальной ориентации Ганеша был представлен как денди из семейства мещан с буржуазными потугами.