Сирийский капкан
Шрифт:
– Стреляем по готовности. Мой – правый!
Через пару секунд, практически синхронно, ребята из засады произвели по одному выстрелу. Сидевшие на переднем сиденье боевики дернулись и откинулись на руль и разбитое боковое стекло. Машина проехала еще метров пятьдесят и уперлась в обочину. Задние двери резко распахнулись, и из джипа выскочили еще два боевика. Один из них, высокий темноволосый крепыш, успел несколько раз выстрелить в сторону Егора, прежде чем его настигла пуля Голиафа. Второй мужчина был постарше и посолиднее других. Целью сегодняшней охоты являлся именно он. Боевик вытащил из машины упирающуюся девочку лет двенадцати в синем платье и, прикрываясь ею, как щитом, стал палить из автомата в направлении стрелявших. Мужик перебежками пытался отступить к дому, откуда они только что выехали. Худенькая темноволосая заложница плакала и пыталась вырваться из крепко
– Папа! Папа! Не умирай!
Боевик этого никак не ожидал и на секунду полностью открылся. И снайпер наверху не преминул этим воспользоваться. Егор молниеносно нажал на спусковой крючок, и его пуля нашла свою жертву. Но за долю секунды до смертельного ранения озверевший бандит выстрелил в спину бежавшей к отцу девочки. Раненый отец увидел, как его дочь упала. Он в отчаянии замер и ждал, когда девочка сделает хоть какое-нибудь движение, но она больше не подавала признаков жизни. Несчастный издал нечеловеческий рык. Воя и проклиная все и всех на свете, он пополз в ее сторону. Но девочке уже ничем нельзя было помочь – пуля попала ей прямо в сердце. Из дома с криками и плачем выбежали несколько женщин, которые наверняка наблюдали за происходящим на улице из окон, и со всех ног бросились на помощь ребенку…
Сирия. Кесаб
Снаряд, выпущенный из гранатомета, разорвался совсем рядом с баррикадой, наскоро сооруженной из подручных средств.
– Отец! – закричал молодой человек лет двадцати и побежал в ту сторону.
– Не надо! Не надо тебе это видеть! – остановил его Арам. – От него мало что осталось. – Он кивнул в сторону окровавленных останков их товарища.
Арам прижал к себе рыдающего сына дяди Аршо. Юноша пытался вырваться из объятий, но крепкие руки ему этого не позволяли. У самого Арама в глазах стояли слезы, а на скулах ходили желваки: «Сколько же еще это будет продолжаться?»
– Арам, нам раны нечем перевязывать! Все закончилось! – подбежал к ним Доктор, как называли ополченцы Бедроса – студента мединститута из Дамаска, пару дней назад прорвавшегося в город для помощи своим родным и близким. «Работы» тут у него было сверх меры. Руки и одежда Доктора были перепачканы кровью.
– У нас в подвале целая коробка бинтов должна быть. Я быстро, – взглядом Арам указал на юношу, крепко прижавшегося к нему, и Бедрос, приобняв, повел его в сторону от останков отца.
Арам, воспользовавшись передышкой в бою, побежал по дорожке, ведущей прямо к его дому. Это было совсем близко. Он миновал раньше всегда ухоженный зеленый газон, на котором до сих пор стояли детские качели и песочница его детей. Быстро свернул с мостовой на песчаную дорожку. Увидев свой дом, мужчина горько усмехнулся. Это был один из самых красивых домов Кесаба. Он сам его спроектировал, впрочем, как и еще многие постройки в их городе. Ведь по профессии Арам был архитектором. Он поставил автомат на предохранитель, перекинул его уже ставшим привычным движением за плечо, забежал в дом и, держась одной рукой за стену, спустился в подвал. Электричества в городе уже давно не было. Когда Арам с коробкой бинтов был у самого выхода из подвала, ему показалось, что в доме кто-то разговаривает.
– Аствац! [2] Почему вы все еще здесь? Я же велел вам уходить вместе с семьей Меружана! – в ужасе воскликнул он, увидя в комнате жену, детей и свояченицу. – Ты что, не понимаешь, что они с вами сделают? Хоть о детях подумала бы!
– Ты жив! Слава Богу! – радостно воскликнула красавица Ашхен. – Прости меня, прости! Мне было так страшно! Я даже не знала, жив ли ты! – кинулась она к мужу.
– Дура! Какая разница – жив или нет! Детей надо спасать! Быстро бегите в церковь! Оттуда с минуты на минуту будут всех эвакуировать! – оттолкнул Арам от себя жену.
2
Господи! (арм.)
Он опустился на колени, обнял детей.
– Запомни, ты – мужчина! – твердо сказал он своему маленькому сыну. – Что бы ни случилось со мной… с нами – идите в Бейрут, к дедушке. Ты понял меня?! И позаботься о сестре!
Арам перевел взгляд на свою маленькую дочурку, дотронулся до ее замечательных пружинистых кудряшек, и на его глазах появились едва заметные слезы.
– Вы армяне, помните об этом! Никогда не забывайте вашей фамилии! Вы – Таниеляны! Таниеляны!
Услышав звуки возобновившегося боя, отец быстро обнял сына и дочь, с досадой посмотрел на жену и, махнув рукой, выбежал из дому.
– Арам! Арам! Подожди! – Ашхен устремилась вслед за мужем. – Прости меня! Не уходи так! Я все… все сделаю, как ты сказал!
Она подбежала к Араму. Тот схватил ее в охапку, заглянул в любимые бездонные темно-зеленые глаза и крепко прижал к себе.
– Прости! Я просто очень… очень люблю вас! А сейчас – беги! Спасай детей!
И тут, слишком поздно, он услышал характерный свист артиллерийской мины! Рядом с ними, прямо на их зеленую лужайку, где они всей семьей любили поиграть, погонять мяч, упал снаряд, выпущенный из миномета. И унес жизни обоих. За происходящим с ужасом наблюдал семилетний Вазген, названный так в честь дедушки. Он побежал вслед за плачущей матерью и увидел страшную гибель своих родителей. Мальчик дико закричал! Он хотел броситься к ним, но малыша буквально перехватила на бегу выскочившая следом из дома тетя. Мариам схватила ребенка за руки и крепко прижала к себе, стараясь спрятать его глаза, не дать увидеть окровавленные родительские тела.
– Куда ты?! Туда нельзя, Вазген-джан, нельзя! Нет, нет, нет, Вазген-джан! Не надо! Не смотри!
Вазген, захлебываясь от слез и не в силах от горя что-либо произнести, продолжал вырываться из рук тети. Мариам, сама того не желая, посмотрела в сторону лужайки, куда он так отчаянно рвался, и похолодела от ужаса.
В дверях дома появилась маленькая Армине. Она застыла, увидев окровавленные тела, кажется, не понимая до конца, что произошло. Мариам, увидев племянницу и ее остекленевший взгляд, громко завыла и бросилась к девочке, не выпуская из рук Вазгена. Она встала на колени и, крепко прижав к себе сирот, стала, как маятник, раскачиваться из стороны в сторону, рыдая от горя и отчаяния.
Вдруг Мариам как будто очнулась. Понимая, что дети остались на ее попечении и времени у них совсем нет, она взяла себя в руки:
– Дети, вставайте! Нам надо идти, надо идти быстрее в церковь, в церковь, слышите?! Вазген, Армине, принесите ту синюю сумку и быстро бежим! Я только возьму на кухне воды.
Вазген как будто не слышал этих слов. Он продолжал завороженно смотреть в сторону лужайки, не в силах пошевелиться.
Мариам встряхнула его за плечо.
– Вазген! Вазген-джан, вспомни, что сказал отец! Думай о сестре!
Слова тети вывели мальчика из оцепенения. Он схватил сестренку за руку, и они побежали в комнату за сумкой с документами и вещами, собранными матерью.
В эту секунду раздался новый зловещий свист и уже другой снаряд упал на дом, почти полностью разрушив его. Мариам погибла сразу от ранения в голову. Дети же чудом не пострадали – получили только несколько глубоких царапин и ссадин. Сильно кашляя, они выкарабкались из-под обломков второго этажа и, с трудом ориентируясь в густом облаке пыли, стали ползти по груде камней, пытаясь вылезти наружу. Увидев тело тети, Вазген моментально все понял – во время войны дети быстро взрослеют. Он крепко прижал к себе сестру и прерывающимся от слез голосом повторил как заклинание: