Сирота с Манхэттена
Шрифт:
– Я скоро ее верну! – скороговоркой выпалил он.
– Там! Они там! – указал музыкант.
Элизабет забилась в закуток, зрачки ее голубых глаз расширились от ужаса. Катрин лежала на полу рядом и, судя по ее виду, не дышала.
– Папа, мамочка сильно ударилась, – пробормотала девочка. – Лбом…
– Кати, любимая! Кати!
Он упал на колени. Скрипач забрал у него лампу и посветил ему. Гийом приподнял жену за плечи, чтобы осмотреть голову. На белокурой макушке была кровь. И тут
– Я сожалею, – со вздохом прошептала она.
– Хвала Богу, с тобой не случилось непоправимого! Любовь моя, ну разве можно было тебе вставать?
– Но ведь Элизабет могла пораниться!
– Прости меня, мамочка, это я виновата! – сквозь рыдания произнесла девочка.
– Нет, моя принцесса, – возразил ее отец. – Единственный виновник – это океан, пославший нам ужасный шторм.
– Кажется, море понемногу успокаивается, – заметил молодой музыкант. – Я помогу вам добраться до ваших коек.
– Спасибо вам огромное! – сказал Гийом, не помня себя от счастья.
Он обнял обожаемую жену, осыпал ее лоб поцелуями, потом нежно погладил Элизабет по щеке.
– Вытри слезы, милая, – тихо проговорил он. – Этот господин прав: качка уменьшилась, и очень ощутимо. Наша мамочка отделалась ушибом. Вот увидишь, завтра выглянет солнышко и море снова станет спокойным. Так и будет, моя принцесса!
На следующий день, в воскресенье, 24 октября 1886 года
Катрин лежала на узкой койке корабельного лазарета. На рассвете, в ужасных муках, она родила мертвого малыша. Теперь, бледная как полотно, она улыбалась Гийому, который держал ее за руку. Судовой врач оставил их наедине.
– Пожалуйста, любимый, прости меня, – вздохнула она. – Совершив глупость, я разбила все наши мечты.
– Кати, дорогая, не говори так! – Гийом всхлипнул. – Ты ни в чем не виновата. Это я не сумел удержать Элизабет. Ты поступила так, как это сделала бы на твоем месте любая мать, – бросилась ее спасать.
– Если б я только не упала тогда на лестнице! – тихонько проговорила молодая женщина. – У меня уже было небольшое кровотечение, но я не хотела тебя пугать. А потом, когда я уже чуть ли не ухватила Элизабет, я ударилась о какой-то ящик, потом об опору, и вот… Это был мальчик… Господи! Маленький красивый мальчик. Твой сын, Гийом!
По щекам плотника катились горькие слезы, капали ему на рубашку. Катрин всмотрелась в его лицо. Следы кровоподтеков побледнели, но все еще напоминали о том нападении в порту, перед посадкой.
– Ты такой красивый, – сказала она. – Я так тебя люблю! Даже не подозревала, что можно так крепко любить.
– Ты всегда будешь меня любить, Кати, счастье мое! Ты мой свет, часть моего сердца. И это мне надлежит вымаливать у тебя прощение, это я увлек тебя в эту авантюру, не подозревая о том, как жесток океан. Господи, как же я сейчас об этом жалею!
Он поднял опухшие от слез глаза к иллюминатору, в котором виднелся кружок розово-золотого неба. Пароход шел своим курсом по успокоившемуся океану.
– Гийом, у меня есть просьба, а времени осталось так мало, – ласковым голосом сказала Катрин. – Силы у меня на исходе, любовь моя, я ухожу. Хочу в последний раз поцеловать Элизабет. Попроси, пусть ее приведут!
– Кати, что ты такое говоришь? Ты же не оставишь меня одного? – вскинулся Гийом. – Нет, с нами этого просто не может случиться! Ты поправишься – только тебе нужно больше отдыхать и лучше питаться. Теми деньгами, что дала тебе мать, я заплачу за каюту второго класса, с хорошим питанием.
У нее уже не было сил даже покачать головой, она с трудом говорила с ним. Гийом помог жене выпить немного подслащенной воды.
– Не сдавайся, любимая! – взмолился он. – Ты столько всего вытерпела за эту ночь, помнишь?
Катрин не сказала – выдохнула:
– Да.
Она прекрасно помнила то жуткое мгновение, когда рухнула рядом с визжащей в панике дочкой.
«И ударилась о металлический поручень… А потом меня швыряло по полу, из стороны в сторону. А очнувшись на руках у Гийома, я сразу почувствовала, что по ногам бежит кровь. И боль в животе была нестерпимая, жгучая…»
Муж отнес ее на койку, где и начались схватки – неумолимо ритмичные и безрезультатные.
Колетт скоренько натянула между койками простыню и одеяло, позаимствованные у одной из соседок, – чтобы скрыть Катрин от любопытных взглядов, зная о ее стыдливости.
– У мамы будет малыш? – спрашивала Элизабет. – Папа, ну скажи, скоро родится ребеночек?
Плотник места себе не находил. Он не сомневался, что у новорожденного не будет ни единого шанса выжить, и все же попытался успокоить дочь. Он охотно перепоручил бы ее одной из соседок по спальному отсеку, на чем настаивала Колетт, но малышка, рыдая, заупрямилась.
– Веди себя хорошо, Элизабет! Я должен помочь маме – разыскать судового врача, поэтому бери куклу и посиди на своей койке, помолись! – воскликнул он, теряя терпение.
Никогда еще он не говорил так резко с их обожаемой дочуркой, их принцессой. Когда Катрин услышала это, в груди у нее моментально похолодело: это конец!
– Гийом, любимый, – слабым голосом проговорила она, – на твои плечи ложится тяжкое бремя. Тебе предстоит самому воспитывать Элизабет, поэтому пообещай, что позаботишься о ней, что наша девочка не узнает ни холода, ни голода, ни тревог.