Сиротка. Дыхание ветра
Шрифт:
— Но почему? — спросила она громко.
— Я сам ее не видел, — уточнил Тошан, — мне об этом рассказал ее хозяин. Ее брат Рюдель тоже записался, отдав своего сына на попечение монахам. Пьер перекупил у него гусеничный автомобиль. У Грацианны нет ни жениха, ни возлюбленного, и она решила, что это ее долг.
Как только он замолчал, Эрмин позвала детей, поскольку какао было уже готово. Тала вышла, хлопнув дверью. Индианку обуял бессильный гнев, она обошла дом, не обращая внимания на снег, который падал ей на волосы и на пальто. Она чувствовала себя потерянной, словно оказалась на краю жуткой бездны. Эта нескончаемая зима, которую ей предстояло провести
«Но что со мной? — встревожилась она. — Я всегда так любила одиночество… Но теперь мне страшно, страшно! А если Тошан не вернется? Когда он уезжал на работу, даже на другой конец страны, я была уверена, что скоро увижу его, но сейчас… Он пересечет океан, окажется на чужой земле!»
Тала представила себе океан как озеро Сен-Жан, только в тысячи раз больше, и в общем-то не слишком ошибалась. Но она прекрасно знала окрестности озера, берег, деревни. Франция, Англия, Германия, откуда пошел этот разрушительный пожар, именуемый войной, ей о них ничего не было известно, да и не хотелось ничего знать. На ее ресницах блестели слезы, увлажняя глаза.
«Почему нас постигло это несчастье? — думала она, укрывшись в дровяном сарае. Как бы я хотела, чтобы Анри был жив, чтобы я могла положиться на его силу, спать с ним рядом! А тот, другой, неблагодарный! Жослин Шарден… Как я его любила, как любила! Была с ним счастлива те несколько дней, когда наши пути пересеклись. Никто не сможет больше меня защитить!»
Сердце у нее сжалось, и она закрыла глаза. Ей вспомнились жаркие ночи в объятьях Жослина. Он сумел возбудить в ней новые ощущения, отличные от удовольствия, которое доставлял ей муж.
«Теперь у меня есть Киона, моя светлая дочурка! Он сделал мне прекрасный подарок, но она никогда не узнает, кто ее отец».
— Тала, что с тобой? — спросила Эрмин, которая тоже зашла в сарай.
— Стараюсь успокоиться — меня охватил страх при мысли, что мой сын окажется по ту сторону океана, — ответила она. — Тошан — плоть от плоти моей! Что с ним будет в такой дали от нас?
Тронутая этими словами, молодая женщина подошла к свекрови. Она с радостью утешила бы ее, но между ними было принято оставаться сдержанными и не проявлять своих чувств.
— Тала, я тоже места себе не нахожу! Но мы не можем помешать ему действовать так, как велит его совесть. Умоляю, выслушай меня! Я пошла вслед за тобой, чтобы кое-что тебе предложить.
Эрмин боялась, что Тала тут же оборвет ее. Но этого не случилось.
— Продолжай… — вздохнула индианка.
— С моей стороны было глупо предлагать отвезти Киону в Валь-Жальбер, хочу извиниться за это перед тобой. Но я могу снять в Робервале дом сына Мелани Дунэ. Бедняжка умерла год назад в больнице. Дети переехали. Они обосновались в Дебьене в нескольких километрах от Шамбора. В начале осени они искали надежного жильца, а ключи оставили в мэрии. Представь себе, Тала, как вам с Кионой там будет удобно, а мне — спокойно. Я буду часто к вам приезжать. Прошу тебя, подумай! Я оплачу все твои расходы. Мой музыкальный дар делает счастливыми тех, кого я люблю.
Молодая женщина не сводила с Талы своих нежных голубых глаз, с нетерпением и надеждой ожидая ответа.
— Никто в Валь-Жальбере не будет знать, что
— Я согласна! — ответила Тала, молча поразмыслив несколько минут. — Твое предложение разрешает то, что меня мучило. Я боялась этого долгого уединенного существования, не столько из-за себя, сколько из-за Кионы. Она обрадуется. Ради своей дочери, ради ее улыбки я подчинюсь законам бледнолицых. Я украшу для нее елочку. Я не верю в вашего Бога Иисуса Христа, но Анри часто рассказывал мне про чудеса, о которых говорится в Новом Завете. Эти прекрасные сказки вскружили голову Мадлен. Нужно быть осторожной! Я не хочу, чтобы Киона стала такой же набожной, как белые люди. Довольно того, что ее крестили в таком возрасте, когда она была еще не способна выбирать себе веру. Мне это не по сердцу!
— Не важно, главное, что боги твоих предков и мой милосердный Бог защитили Киону. Ее благословили, я чувствую это в душе. О, Тала, какое облегчение! Я позабочусь о вас, а как только будут новости от Тошана, я приеду к вам.
Осунувшаяся индианка одобрительно и устало кивнула Эрмин.
— В таком случае нам есть чем заняться сегодня. Нужно уложить ваш багаж, провизию и накрепко запереть все двери. Я уеду завтра на санях вместе с сыном. Там будет место для меня и Кионы. Он высадит нас в Робервале. Но где нам остановиться до твоего приезда?
— Сними комнату на постоялом дворе. У меня есть при себе деньги, я дам тебе, — объяснила ей молодая женщина.
Она дрожала от волнения и возбуждения. Внутренний голос подсказывал, что ей будет спокойно в Валь-Жальбере, в прекрасном материнском доме. Она снова увидит Бетти Маруа, их соседку, которая практически воспитала ее, а также Симона, Армана, Эдмона, младшую Мари — всех ее детей и, конечно же, Шарлотту.
«А мои родители, мой братик Луи, который, как и Киона, называет меня Мимин! — подумала она. — Утром и вечером достаточно будет прислушаться, чтобы услышать пение водопада, жалобу моей реки Уиатшуан! Даже если морозы заставят ее замолчать, я все равно смогу любоваться ее красотой в снежноледовом одеянии!»
Еще молодая женщина сказала себе, что все-таки ничто не заставит ее забыть об отсутствии мужа. Как бы в подтверждение Тала похлопала ее по плечу:
— Мы должны верить в Тошана, Эрмин! Он вернется.
— Ну конечно, он вернется, я уверена в этом! Всего одна зима. Весной мы снова соберемся здесь все вместе. Я люблю это место, и дети тоже. Идем, Тала, ты права, у нас много работы.
Тошан с трудом мог скрыть раздражение, когда узнал о решении матери.
— Ты так изменилась, мама! — пошутил он. — Как ты сможешь выносить городской шум? Я-то считал, что ты захочешь перезимовать в хижине, чтобы стеречь наше добро! А ты подумала о том, какой прием тебе окажут в Робервале? Индианка с дочерью-полукровкой от белого отца.
— Замолчи, сын, — запротестовала она. — Почему ты кричишь? Хочешь, чтобы Киона услышала и стала мне снова задавать вопросы о своей семье? Она соображает не хуже семилетнего ребенка. Не надо делать ей больно, прошу тебя.
Молодой человек горько улыбнулся и возразил:
— Я знаю, отчего ей будет больно! От насмешек над ее одеждой или цветом волос, подтверждающих, что она метиска. Я сам прошел через это всюду, где бы ни жил, правда, я мог защитить себя! Но что может пятилетняя девчушка? Она будет страдать и не посмеет ответить тем, кто будет смотреть на нее как на диковинную зверушку.