Сиротка. Дыхание ветра
Шрифт:
Но мужчина уже лежал на ней, красный от возбуждения и задыхающийся. Верзила Пьер навалился на нее всей своей тяжестью, чтобы она не могла двинуть ни рукой ни ногой, и вновь впился в ее губы. Он уже задрал подол ее платья, Эрмин отчаянно отбивалась, погружаясь в неизбывный кошмар.
— Я люблю тебя. Ты же красавица! — заявил Пьер, покусывая сосок ее груди через ткань. — Я тебя люблю с давних пор. Это мне следовало на тебе жениться, сохранить тебя для себя.
Расширившиеся от ужаса зрачки потемневших голубых глаз остановились на насильнике.
— Пьер, Тошан убьет тебя, когда об этом узнает!
Ее переполняли гнев и возмущение, она хлестала его по щекам, царапала изо всех сил. Слезы текли у нее из глаз, она не хотела покоряться, но он смеялся и продолжал делать свое дело. Почувствовав прикосновение его члена к своим бедрам, она изо всех сил начала звать на помощь.
— Замолчи! — заорал он. — Можешь ты замолчать, наконец?!
Ей показалось, что кто-то поднимается по лестнице, и она крикнула еще громче. Симон, ничего не понимая, уставился на них, потом схватил Пьера за волосы.
— Свинья! Оставь ее, мерзавец!
Узнав насильника, он лишился дара речи. Тот же, ничего не понимая, продолжал стоять на коленях со спущенными штанами. Алкоголь так и не выветрился у него из головы.
— Все в порядке, Мимин? — спросил Симон. — Как тебе не стыдно, Тибо? И не говори мне, что она этого хотела, я слышал, как она кричала. Не думал, что ты на такое способен. Ты просто сволочь. Приведи себя в порядок и убирайся отсюда!
Эрмин, свернулась в клубок, натянула на ноги подол. Она беззвучно рыдала, прикрывая лицо.
— Я был вне себя, — заявил в конце концов Пьер. — Это несчастье — так в нее влюбиться… Ведь она такая красивая!
Симон указал ему на дверь. В его взгляде не было ничего, кроме отвращения и презрения.
— Ступай прочь и никогда сюда не возвращайся! Что это за любовь такая, если ты хотел обесчестить Эрмин? Какое лицемерие! Уходи отсюда, и как можно быстрее!
Пьер сбежал по лестнице. Хлопнула дверь. Симон склонился над молодой женщиной. Нежно, совершенно по-братски, он провел рукой по ее волосам.
— Мимин, он ушел. Дорогая моя, маленькая Эрмин, благодарю Бога, что он надоумил зайти сюда. Думаю, я появился in extremis [78] … Твоя мать так часто говорит — in extremis…
Трогательная интонация Симона и его нежные прикосновения сделали свое дело. Эрмин начала приходить в себя.
— Мужайся, — проговорил молодой человек. — Черт возьми, как мне противно тщеславие некоторых мужчин! Я никогда бы не подумал, что Пьер может так обойтись с тобой. Все знают, что он изменяет жене. Вставай, Мимин, мне больно смотреть, как ты лежишь тут на полу!
78
В нужный момент (лат.)
Симон помог ей сесть, но Эрмин не могла поднять глаза, ей было слишком неловко смотреть ему в лицо.
— Ну, в чем дело? — тихонько спросил Симон. — Тибо не удалось добиться того, чего он хотел, все позади, Эрмин!
Симон привлек ее
— Поплачь, Мимин! Я считаю себя твоим братом и рад, что приехал в Роберваль сегодня днем. И знаешь почему? Шарлотта натирала новый паркет, и ей не хватило темного мыла и соды. Я сел на велосипед, решив, что прогулка пойдет мне только на пользу. Когда я проезжал здесь, то подумал, не выпить ли с тобой чаю… Но почему ты одна в доме? Где свекровь? Мадлен?
— Я организовала для них прогулку на баркасе, — начала объяснять она. — Все отправились туда. Стоит такая прекрасная погода! Исидор, друг Жерара Ларуша, должен был отвезти их на остров на пикник. Я же пошла к доктору Брассару. Думала вымыть голову и привести себя в порядок, может быть, Тошан приедет вечером… Знаешь, Симон, если бы Пьер меня изнасиловал, я бы никогда уже не смогла быть прежней, особенно с мужем.
Мысли Симона были где-то далеко, но он утвердительно кивнул. Его ужасали последствия подобного акта насилия.
— Господи… Вставай, Мимин, не век же нам сидеть тута на лестнице. Я спущусь в кухню, приготовлю чай. А ты пока переоденься.
Эрмин поднялась с помощью Симона. На предплечье проступили синяки, на правой щеке алела царапина.
— Что за чудовище этот Тибо! — воскликнул Симон. — Остается лишь надеяться, что Тошан сегодня не появится. Увидь он тебя в таком состоянии, несчастья не миновать.
— Я не буду лгать ему. И пусть хорошенько отделает Пьера, это пойдет тому на пользу. Ничего другого он не заслуживает. А ты не дрался с ним?
— Нет! — резко ответил Симон. — Я никогда не дерусь. Отец приучил меня получать удары, но не отвечать на них. Однако на твоем месте я бы ничего не говорил Тошану.
— Почему это? — возмутилась Эрмин.
— Потому что ему будет больно. Ты — его жена, и он тебя очень любит. Это нанесет удар по его гордости, даже если он заставит Пьера дорого заплатить за свою ошибку. Он всегда будет помнить, что другой мужчина прикасался к тебе, целовал… Тем более что скоро Тошану предстоит отплыть в Европу. Зачем же ему ехать в другую страну с такой тяжестью на сердце? Мимин, немцы уже во Франции. Люди там покидают свои дома, чтобы убежать от врага, на дорогах дети, такие же матери, как ты, гибнут под бомбами. У нас в Квебеке еще все тихо, но это ненадолго. Так что постарайся забыть о происшедшем. К тому же он был пьян, этот мерзавец!
Эрмин задумалась. Она знала обо всем из газет, но не понимала до конца, какие трагические события сотрясают мир.
— Но если бы не ты, он бы мог… — прошептала она, чуть не плача. — Мне было так страшно! А ты советуешь мне все забыть? Меня как будто изваляли в грязи! Меня тошнит!
Она направилась к ванной комнате и захлопнула за собой дверь. Симон же закурил сигарету и стал медленно спускаться в кухню. У него перед глазами все еще стояла картина, которую он увидел четверть часа назад. Озверевший Пьер, беззащитная, испуганная Эрмин. Симон готов был проклясть все, что имеет отношение к плотской стороне жизни. «Мне бы стоило пойти по стопам Эдмона, — думал он. — Стать священником или закончить свою жизнь в монастыре. Бедная Мимин, я требую от нее невозможного. Ее пытались обесчестить, унизили…»