Сиротка. Книга 2
Шрифт:
Ханс Цале, удивленный не меньше директора, переводил взгляд с Эрмин на Лору и обратно. Их внешняя схожесть показалась ему достаточным доказательством.
– Глядя на них, любой поймет, что это мать и дочь, – негромко сказал он.
Но никто его не услышал. Ханс Цале пришел к заключению, грозившему перевернуть его мирную жизнь, в которой этим двум женщинам предстояло сыграть важную роль. Девушка была в белом, Лора – в черном. Поэт в душе, Ханс подумал, что дочь символизирует молодость и грацию, а мать – красоту, готовую увянуть под гнетом горя и тоски. У женщин были
«У этой красивой вдовы, наверное, в пятнадцать лет был такой же восхитительный цвет лица, как у ее дочери сейчас!» – думал он.
Лора вынула из сумочки какой-то документ и протянула его посетителям.
– Перед вами подлинное свидетельство о браке! В нем указано, что у супругов Шарден 15 декабря 1915 года в городке Труа-Ривьер родилась дочь, названная при крещении Мари-Эрмин.
– Но это ничего не доказывает! – заявил побледневший Жозеф.
– Я так не думаю, – отрезал директор отеля.
– Мари-Эрмин перед вами. Она сама постучала в мою дверь, и я ждала ее визита с начала этого лета. Я побывала в доме семьи Маруа, получившей над ней опеку, сразу по приезде в Роберваль. Эти люди живут в Валь-Жальбере, там, где мы с мужем оставили нашу дочь на пороге монастыря, надеясь, что монахини позаботятся о ней. Я попросила мадам Элизабет Маруа рассказать моей дочери обо мне. С той же просьбой я обратилась и к месье Маруа. Я дала ему достаточно денег, чтобы возместить все расходы, которые он понес, воспитывая моего ребенка. Но он решил поступить по-своему! Он ничего ей не сказал! Ничего!
Голос Лоры сорвался. Грум напряженно слушал, стараясь не пропустить ни слова. Будет о чем посудачить с другими служащими в кухне и на всех трех этажах! Горничным эта история придется по душе, как и шеф-повару и его помощникам!
– Мадам, я огорчен тем, что услышал, – обратился к Лоре директор отеля. – Я могу вызвать полицию, если вы предпочитаете уладить это дело таким способом. Разумеется, раз мадемуазель – ваша дочь, она не обязана исполнять условия контракта. Клиенты смогут потанцевать под музыку оркестра.
– Вы признаете ее правоту только потому, что у нее есть деньги и жемчужное колье! Потому что она щедро вам платит! – возмутился Жозеф Маруа, чувствуя, что преимущество явно не на его стороне. – Знайте, что эта женщина без угрызений совести бросила свою больную дочь! Свою годовалую дочь!
– Замолчи, Жозеф, – неожиданно пронзительным голосом сказала Эрмин. – Как вы с Бетти посмели так со мной поступить? Это доказывает, что вы никогда не любили меня. Я годами ждала, когда вернутся мои родители, но ни ты, ни Бетти не сказали мне, что моя мать приходила меня искать! Выйди вон! Я тебя презираю!
– Это было сделано для твоего блага, Эрмин! – попытался оправдаться Жозеф. – Я не был уверен, что эта женщина говорит правду. Так же думала и Бетти. Как я мог позволить, чтобы первая попавшаяся женщина, объявив себя твоей матерью, заговорила тебе зубы? Мне нужны были доказательства. Из осторожности…
– Что ж, теперь у вас есть доказательства, месье Маруа. И будет лучше, если вы сейчас же покинете номер, – холодно
Жозеф обвел взглядом комнату. Пальцы его сжимались, как когти хищника, готового схватить свою добычу. Увидев на угловом столике прекрасную китайскую вазу, он схватил ее и швырнул изо всех сил к ногам Лоры. Женщина не дрогнула.
– Я ухожу, но вам это просто так с рук не сойдет, – заявил он. – В этой стране есть законы, и они на моей стороне.
Рабочий вышел, в бешенстве хлопнув за собой дверью. Висевшая на стене в рамке фотография озера Сен-Жан сорвалась с крючка и упала. Эрмин едва переводила дыхание. Предательство Элизабет и Жозефа Маруа взволновало ее до глубины души. По щекам ее катились крупные слезы.
– Мне очень жаль, что так получилось, дорогая, – шепнула ей Лора. – Я не могла больше молчать. Твой опекун кормил меня обещаниями, хотя теперь я думаю, что он не собирался их выполнять. Как не собирался говорить тебе, что я хочу с тобой увидеться.
Грум тихо выскользнул в коридор. Он видел и слышал достаточно. Директор жестом остановил его.
– Альбер, передашь, чтобы в номер подали ужин на двоих. Мадам Шарлебуа скорее забудет о неприятном инциденте, наслаждаясь прекрасной едой в обществе своей очаровательной дочери. И принеси бутылку портвейна!
Лора поблагодарила его улыбкой.
«Было время, когда, повстречай меня этот любезный господин, он не дал бы мне и цента на хлеб, – с горечью подумала она. – Деньги слепят глаза, равно как и дорогая одежда, и драгоценности. А ведь все это не более чем блестящий фасад, за которым скрываются наши прегрешения и ошибки…»
Ханс подошел к Эрмин. Девушка не могла думать ни о чем, кроме постигшего ее разочарования. Она находилась в трех шагах от родной матери, однако это ее больше не радовало. Она сгорала от желания узнать, почему родители ее бросили, и в то же время жестоко страдала оттого, что сердце ее полнилось ненавистью к Элизабет и Жозефу.
«Они не имели права!» – бесконечно повторяла она про себя.
– Мадемуазель, прошу вас, сегодня вечером вы должны спеть, – обратился к девушке Ханс. – Я понимаю, что после всего случившегося это будет нелегко. Но ведь люди приехали издалека, чтобы вас послушать. Каждую субботу за столиком в первом ряду сидит пожилая женщина, она восхищается вашим талантом. Я знаю это, потому что говорю о своей матери. Вы станете великой артисткой, я в этом уверен. А артист всегда выполняет условия своего контракта, даже когда это стоит ему огромных усилий. Спойте хотя бы три песни!
Эрмин прочла в грустном взгляде пианиста искреннюю просьбу. Она показалась ей более убедительной, чем ее горе.
– Вы правы, я должна петь, – согласилась девушка. – Но я не хочу встретиться с опекуном в зале ресторана…
– Я вас провожу. Он не осмелится скандалить. Разумеется, если ваша мать позволит… – предложил Ханс.
– Если Эрмин хочет петь, я буду счастлива ее послушать. Я сяду на свое обычное место. У меня словно камень с души свалился!
Директор кивнул. Он готов был одобрить любое решение, лишь бы оно устраивало одну из его лучших клиенток.