Сиротка. Нежная душа

Дюпюи Мари-Бернадетт

В его голосе слышалась ирония. Он снова закашлялся. Тошан наконец заставил себя сесть в кресло.

— И пару часов назад я снова повел себя как кретин, как полный дурень, так сказала бы Мирей. Я имею в виду платок, мой мальчик. Под вашим обвиняющим взглядом я струсил и соврал. И в ручье оказался только потому, что попытался вас догнать и поговорить!

— Так вы были у моей матери? — с места в карьер сорвался Тошан.

— Да! И причину вы угадали: мне нужно было узнать, кто там похоронен. Вы должны понять, что творилось тогда у меня в голове. Не пытаюсь вас разжалобить, но поставьте себя на мое место. Больной туберкулезом, я вдруг узнаю, что моя супруга не умерла на берегу Перибонки, и благодаря чему? Моя собственная дочь

по чистой случайности оказывается в моем же санатории! В довершение всего Лора снова собирается замуж. Я чувствовал себя обломком корабля, готовым разбиться о первый же камень! Я был раздавлен. Но жажда жизни сильнее нас… Я принял решение позволить Цале жениться на моей жене, а самому исчезнуть, умерев где-нибудь в подворотне. Но прежде я решил побывать у ваших родителей, поскольку не знал, что Анри утонул. Ваша мать приняла меня в своем доме, и мы прониклись друг к другу симпатией. Тала — сильная и мудрая женщина. Я рассказал ей о своих горестях, и она постаралась наставить меня на правильный путь: мне следовало помешать повторному браку Лоры, познакомиться с дочерью и побороться с болезнью. Я работал на свежем воздухе, охотился и рыбачил. По вечерам я пил лечебные настои, которые шли мне на пользу. Тала вылечила меня, я в этом уверен, желая, чтобы я вернулся к Лоре и Эрмин в полном здравии. Вот и весь мой рассказ! Если я и уронил платок в комнате, где спал, то это ничего не значит, по крайней мере не то, о чем вы могли подумать.

Жослин замолчал, он едва переводил дыхание. Дальше в своей исповеди он зайти не решился, храня данное Тале обещание.

— Теперь вы знаете правду, — добавил он. — Что ваша мать могла влюбиться в такого старого ворчуна, как я, — маловероятно. Но если это все-таки случилось, то тут нет моей вины.

Опасаясь подвоха или лжи, Тошан не отводил глаз от лица тестя, пока тот рассказывал.

— Если дело обстоит так, как вы говорите… — пробормотал он. — Моя мать очень одинока, ей наверняка было приятно ваше общество… Но еще я знаю, что она очень гордая. И даже если вы ей понравились, она бы этого не показала.

— Ну, по крайней мере, я ничего такого не заметил, — сказал Жослин, выдерживая взгляд черных глаз своего зятя.

— И все-таки жить в доме вдовы столько дней — неприлично, — заметил тот. — У нас нет близких соседей, но мне бы не хотелось, чтобы о моей матери пошли нехорошие слухи.

— Она сразу дала мне понять, что мы — родственники, потому что у нас общий внук! Тошан, давайте помиримся! Слышите, я называю вас Тошан, а не Клеман! Поверьте, мне жаль, если из-за меня горюет такая хорошая женщина, как Тала. Я больше не стану к вам придираться. Эрмин страдает из-за нашей вражды, и нужно ее пощадить, особенно сейчас, когда она ждет ребенка. Но пусть этот разговор останется между нами. Ни Лоре, ни моей дочери я ничего не говорил. Так хотела ваша мать.

Жослин протянул руку. Тошан задумался на мгновение, но потом ответил на этот дружеский жест.

— Спасибо, теперь мне многое ясно. Но о матери я все равно беспокоюсь. Сердечные раны иногда мучат сильнее, чем раны на теле. Выздоравливайте скорее!

— Подождите минуту! — попросил Жослин. — Тала не знает, кто лежит в той могиле, у заброшенной хижины. Это для всех нас остается тайной.

— Не будем больше об этом, — сказал Тошан с порога. — Пусть останется в прошлом!

Он испытал чувство облегчения, но избавиться от подозрений полностью не получалось. Рассказ Жослина прозвучал складно: он узнал мать в ее решении вылечить гостя, убедить его вернуться к жене и дочери. На душе у молодого метиса стало легче. И он пообещал себе впредь быть с тестем полюбезнее. Он подумал, что Эрмин очень обрадуется, и это укрепило его в принятом решении.

Глава 13

В преддверии Рождества

Валь-Жальбер, середина декабря 1933 года

Сильная

простуда на неделю уложила Жослина в постель. Лора с радостью ухаживала за супругом — вязала, сидя у его изголовья, сама приносила ему подносы с едой. Она рано укладывалась спать, чтобы подольше полежать рядом с ним в мягком свете ночника.

Муж рассказал ей, как все произошло. Она выслушала, перемежая нравоучения поцелуями.

— Что за удовольствие вам, мужчинам, все время друг с другом ссориться? Как петухи в курятнике, право слово! И в твоем возрасте не стоило бежать за молодым атлетом, тем более по берегу реки…

Он не обиделся, поскольку пребывал в благодушном настроении. Ситуация обернулась ему на пользу. Тошан перестал подозревать его во всех грехах, Лора была сама нежность. Теплая постель, обильные здоровые трапезы… Словом, Жослин быстро поправлялся.

* * *

Два месяца прошли незаметно, и ничто не нарушало царившей в доме очевидной гармонии. Была середина декабря, и Валь-Жальбер укрылся толстым слоем снега. Сильные холода еще не пришли. В доме Лоры каждый был занят своими делами. Шарлотта в снегоступах ходила в школу. Тошан, который обожал зиму, запрягал своих собак и охотно отправлялся в Роберваль или в Шамбор, чтобы удовлетворить ненасытную потребность своей тещи в покупках: Лора тратила без счета, готовясь к празднику.

— Рождество 1933 года должно быть великолепным, самым запоминающимся! — повторяла она, составляя список приобретений, а случалось это не реже двух раз в неделю.

Жослин больше не вмешивался в ее дела. Он с наслаждением смотрел, как она порхает по дому, смеется или кружится по комнате с маленьким Мукки на руках. Лора казалась ему самой очаровательной женщиной в мире — веселой, остроумной, ласковой и в то же время властной. Жизнь рядом с той, кого еще недавно он считал для себя безвозвратно потерянной, для Жослина была настоящим чудом. И ему так не хотелось ее расстраивать, что постепенно его характер стал меняться в лучшую сторону, причем незаметно для него самого.

Эрмин, как обычно, сидела в груде подушек на диване в гостиной. Дни напролет она шила из ситца и шерстяной ткани детские распашонки. Приближался срок, и она с нетерпением прислушивалась к сигналам своего тела. Акушерка несколько раз приезжала, чтобы ее осмотреть. Она качала головой и поджимала губы, словно не решаясь высказать свои мысли вслух. Во время последнего визита она посоветовала Лоре отправить Эрмин рожать в больницу Святого Мишеля, в Роберваль.

— Мадам Шарден, это было бы благоразумнее. Я думаю, ребенок очень большой. И опасаюсь, что он может пойти попкой.

— Посмотрим, пока об этом думать рано, — ответила Лора. — Я полностью полагаюсь на вас. Но, поскольку у нас есть автомобиль, если понадобится, мы поедем в больницу.

Эрмин и слышать не желала о больнице. Ей хотелось, чтобы дитя появилось на свет в доме ее матери. Один только Тошан знал, как она боится предстоящего испытания.

— Мне было так больно, когда я рожала Мукки! — призналась она ему однажды вечером в уединении их общей спальни. — Когда все начнется, нужно увести Шарлотту и нашего сына к Бетти. Если я стану кричать, они могут испугаться.

Муж утешал ее, как мог. Говорить о своей любви у него получалось лучше, чем находить слова, подходящие для этого случая.

— Ты храбрая, у тебя все получится, — повторял он с нежностью.

— И ты тоже не оставайся в доме! Помнишь, у Талы я выставила тебя за дверь. С твоей бабушкой Одиной и тетей Аранк мне было так спокойно. Увы, в этот раз они не придут поддержать меня и напоить своим волшебным снадобьем…

— Никакого волшебства, просто растения, которые снимают боль. Не тревожься, перед тем как уйти, мать передала мне сверток с этими травами. А если Мирей заставит тебя напиться карибу, то ребенок появится на свет так, что ты и не почувствуешь!