Сиротка. Слезы счастья

Дюпюи Мари-Бернадетт

– Тихо! – перебил ее Жослин. – Она могла написать письмо в тот день, но отправить его не сразу.

– Я продолжаю, – нетерпеливым голосом сказала Эрмин. – Сейчас мы, возможно, все и узнаем.

Париж, 26 июня 1950 года

Дорогая Мимин!

Ты, несомненно, удивишься, когда прочтешь письмо подобного содержания. Мы – Людвиг, дети и я – собираемся вернуться и поселиться в Маленьком раю. Родители моего мужа – очень милые люди, и, как я тебе уже сообщала в ходе нашей переписки, они отнеслись ко мне с уважением и добротой. Однако я уже больше не могу выносить ни эту страну, ни людей того города, в котором я работаю по утрам. Хотя леса здесь похожи на наши, зимой тоже выпадает много снега, а многие дома, как и у нас, построены из древесины и красиво украшены, я

не перестаю тосковать по моей родной земле и особенно по всем вам: по тебе, моя дорогая Мимин, по маме Лоре, по папе Жоссу, по Мадлен и по детям. Вот уже два месяца меня терзает что-то вроде меланхолии: я почти ничего не ем и плохо сплю. Поэтому Людвиг решил отвезти меня в Канаду, на берега озера Сен-Жан – мою единственную родину.

Маленький рай принадлежит мне на правах собственности. Мы будем жить там так, как и раньше. У нас будет большой огород, куры, свинья, и Людвиг даже надеется найти там работу, чтобы у нас имелись наличные деньги.

Мы сейчас находимся в Париже, в скромном семейном пансионе. Я также написала Иветте, чтобы предупредить ее о своем приезде. Поскольку она – моя невестка, она не сможет отказать мне в моей просьбе проветрить дом, заправить постели и подготовить шкафы. Кроме того, так как твои родители часто приезжают туда по воскресеньям, я уверена, что там чисто и прибрано. Что меня заботит – так это то, что в зимние месяцы дом не отапливался. Влага могла проникнуть в конструкции дома и нанести им ущерб.

Я возвращаюсь исключительно по своей собственной воле и вопреки огорчению, которое я вызываю этим решением у моего свекра и моей свекрови. Если бы я и дальше оставалась в Германии, я не выдержала бы этого и зачахла.

Если бы ты знала, Мимин, как твоя Лолотта будет рада снова тебя увидеть и обнять! Я нуждаюсь в общении со своими близкими родственниками, и мне нравится осознавать, что я рожу своего третьего ребенка в Валь-Жальбере – там, где родилась и я сама. Думаю, что это будет мой последний ребенок. Но пока что это тайна. Я забеременела совсем недавно, и об этом не знают даже мои свекор и свекровь. Я боялась, что если они об этом узнают, то не позволят мне уехать.

Мы сядем на судно послезавтра. В Квебек мы прибудем 14 или 15 июля, и, если на железной дороге все будет хорошо, мы приедем на железнодорожный вокзал Роберваля в воскресенье, 16 июля, в середине дня.

– То есть, получается, завтра! – воскликнула Лора. – Боже мой, ну почему мы не узнали об этом раньше? Шарлотта будет жить в Валь-Жальбере, она возвращается… Я не могу в это поверить.

– Да, они приезжают завтра, – закивала Эрмин, чувствуя одновременно и радость, и растерянность. – Ох уж эта Шарлотта! Вернуться жить сюда после того, как она настояла на переезде в Германию! Ну да ладно, я дочитаю письмо до конца. Может, в нем есть еще какие-нибудь новости.

Я горю желанием поскорее оказаться у себя дома и рядом со всеми вами. Расцелуй от моего имени маму Лору, папу Жосса, Тошана, детей, девочек, которые, должно быть, уже сильно подросли, Мирей, Мадлен. Я также целую тебя крепко-крепко.

Ваша Шарлотта

– Это письмо шло к нам очень уж долго! – посетовал Жослин. – А ведь теперь почту доставляют на самолетах.

– Они вообще-то могли бы и позвонить нам, – пробурчала Лора, вставая. – Шарлотта сообщает в этом письме, что она написала и своей невестке. Если Иветта получила письмо от нее раньше, чем мы, Онезим вполне мог бы приехать сюда и предупредить нас. Маленький рай не проветривался, и никто не наводил там порядок. Поэтому они пока будут спать у нас. Боже мой, я так волнуюсь! Я просто ошеломлена – не могу даже подобрать какого-нибудь другого слова.

Киона могла бы кое-что сообщить по поводу письма, присланного Иветте, однако этой беглянке не представилось возможности объявить о приезде Шарлотты. А еще, как ни странно, никто не явился в поселок Валь-Жальбер, чтобы допросить семейства Лапуант и Маруа относительно предполагаемого похищения Фебуса. Мирей, обратив внимание на данный факт, сообщила, что Киона, прежде чем взять велосипед Луи, сказала ей, что она знает, кто украл ее коня.

– Это, конечно же, был Делсен, – сделала вывод Эрмин. – Киона и он вернули Фебуса на луг возле дома Маруа, и затем они удрали.

Было решено наведаться в Валь-Жальбер в воскресенье и поговорить с бывшими соседями на эту тему.

– Я попытаюсь связаться с мэром Валь-Жальбера, поскольку у Онезима телефона нет, – громко заявила Эрмин. – Он предупредит Иветту. Завтра мы отвезем Шарлотту и Людвига туда. Им потребуется помощь для того, чтобы там разместиться. О господи, я так волнуюсь от одной только мысли о том, что снова ее увижу. Томас еще совсем маленький, ему

всего-то три года. Адели уже семь лет. Она, должно быть, похожа на ту маленькую Шарлотту, которую я впервые увидела в спальне школы-интерната.

Произнеся эти слова, Эрмин смахнула слезу. Ей захотелось повернуть время вспять, снова стать подростком и возвратиться в те времена, когда ее мать, только что снова появившись в ее жизни, поселилась в красивом доме Лапуанта – доме с зеленой крышей и с просторной верандой с колоннами. Она, Эрмин, тогда уже «сохла» по Тошану – красивому юноше с длинными черными волосами и огненным взглядом. В поселке Валь-Жальбер тогда имелось еще немало жителей. «Мой водопад, ворчливый и могучий Уиатшуан», – подумала она, чувствуя, как у нее сжимается сердце.

– Да, мы поедем вместе с ними, и мы могли бы там даже заночевать, – добавила она. – Я схожу поприветствовать водопад и, чтобы набраться новых сил, поразглядываю его и послушаю, как он поет.

Все посмотрели на Эрмин и увидели, что ее красивая головка немного склонена в сторону, а в выражении блестящих голубых глаз чувствуется плохо сдерживаемая ностальгия. Эрмин и Шарлотта выросли в Валь-Жальбере в те времена, когда в этом рабочем поселке – образцовом поселении с современной концепцией застройки – жизнь била ключом. Те, кто обосновывался в нем, считали, что им повезло: им доставалось комфортабельное жилище с электричеством, водопроводом, множеством комнат, тогда как в соседних селениях их обитатели освещали свои жилища при помощи керосиновых ламп или свечей и ютились всей семьей в одной или двух комнатах.

– У меня с этим местом связано так много воспоминаний! – снова заговорила Эрмин. – Большей частью хороших.

Лоранс, растрогавшись, обняла мать.

– Не грусти, мама. У тебя ведь есть наш подарок на Рождество – то памятное Рождество 1946 года, на которое бабушка и дедушка приехали поужинать с нами на берегу Перибонки.

– Это замечательный подарок, моя дорогая, и я бережно его храню. Знаешь ли ты, что я частенько любуюсь теми акварелями, которые ты нарисовала, чтобы проиллюстрировать ими рассказы о прошлом моего поселка? Потрясающая работа, как говорит твой отец. Этот толстый альбом нужно будет показать Констану и Катери, когда они достигнут того возраста, в котором станут что-то понимать.

– Не переживай, Мин, все уладится, – сказала Мадлен своим приятным голосом. – Киона скоро вернется, Тошан и Мари-Нутта – тоже. Через месяц мы будем в Большом раю с бабушкой Одиной и тетей Аранк. Все вместе!

– Большой рай и Маленький рай племени Шарден-Дельбо! – воскликнул Жослин. – Черт побери, вы видите жизнь сквозь розовые очки. А ведь там, в лесу и в Валь-Жальбере, жизнь никогда не была похожей на жизнь в раю.

– Мы обязаны этими названиями детям, которые чувствовали себя в этих двух домах очень хорошо. Наш дом – то есть тот, который построил Тошан, – получил у них большее признание, потому они и назвали его Большим раем.

Этот ответ Эрмин вызвал у Жослина легкую улыбку. Он познакомился с этим местом еще в ту эпоху, когда Тала-волчица жила там одна и когда она выложила на поляне круг из белых камней, чтобы отпугивать им злых духов. Внутри круга эта красивая индианка разводила костер. Киона была зачата возле этого костра, на мягкой июньской траве. «Моя дочка, моя маленькая доченька, – мысленно запричитал Жослин, охваченный чувством горечи. – Ну как она могла связаться с этим проходимцем?»

Он был намного сильнее расстроен поступком Кионы, чем могло показаться со стороны. Его стала мучить бессонница, и он терзался мрачными мыслями каждый раз, когда представлял себе, что его дочь может поддаться мужским желаниям своего непутевого избранника. У него никогда не вызывала такого негодования и таких треволнений его старшая дочь Эрмин, которая, слава Богу, уже давно стала женой и матерью. С Кионой же все было по-другому. С возраста восьми лет она росла под его крылышком и, с его точки зрения, излучала необыкновенную чистоту – по-видимому, в силу того дара, которым наделили ее небеса или же какие-то таинственные силы. Он считал, что она очень отличается от простых смертных и что она подобна архангелам из святых книг – архангелам, которые спускались на землю, чтобы улучшать или направлять в нужное русло жизнь несчастных людей, представляющих собой неисправимых грешников. И вот теперь Жослин никак не мог примириться с мыслью, что Киона и днем и ночью находится рядом с этим Делсеном, который, как говорили, отличался агрессивностью и был склонен к пьянству.

Разговор продолжался, и в основном он был посвящен Шарлотте. Каждый из присутствующих, участвуя в этом разговоре, вспоминал о тех отношениях, которые связывали его с этой молодой женщиной, тяжелый характер которой уже даже стал постоянным предметом шуток.

– Я не удержусь и стану называть ее Лолоттой, – пообещала Эрмин. – Она и сама так называет себя в своем письме, чтобы меня подразнить. Это сильнее меня: я обожаю смотреть на разгневанное выражение, которое появляется на ее лице, когда я использую это прозвище.