Сиротка
Шрифт:
Эрмин пообещала Эдмону, что оставит дверь приоткрытой, чтобы ему было спокойнее.
— Мама, мне нужно вернуться к Бетти! Ты пойдешь со мной?
— Но она будет стесняться, — предположила Лора. — Я для нее чужая.
— Прошу тебя, идем со мной! Я так боюсь, что она умрет! Наверху не слышно криков, вообще ничего!
— Мирей спустилась бы сказать, если бы случилось несчастье. Дорогая, от преждевременных родов не умирают!
Лора прочла в голубых глазах дочери такую мольбу, что
Элизабет, казалось, дремала, сложив руки поверх простыни. Лицо ее было мертвенно-бледным. Сидя у изголовья кровати, Мирей читала молитвы, перебирая крупные бусины великолепных четок из слоновой кости.
— Она отдыхает, — сказала экономка. — Я поменяла все постельное белье. Грязные простыни спрятала в чулан. Милой даме я дала понюхать камфарного спирту, и это ее успокоило.
Эрмин потрогала лоб молодой женщины. К ее величайшему облегчению, кожа была влажной, но теплой.
— Она все еще теряет кровь? — спросила девушка у Мирей.
— Да, мадемуазель. Доктор объяснит лучше, если только приедет! Побудьте с ней, а я спущусь в кухню и приготовлю какое-нибудь теплое питье. Это придаст бедняжке сил.
— В синей кастрюле осталось немного куриного бульона, — тихо сказала девушка.
Лора чувствовала себя ненужной. Она отошла к окну, выходившему на улицу Сен-Жорж. Кое-где горели фонари, но в целом улица казалась темной.
Эрмин молчала, прислушиваясь к неровному дыханию Элизабет. Время от времени она поглаживала ее по руке или по волосам.
— Будет ужасно, если наша Бетти умрет, — наконец проговорила она. — Эдмон еще слишком маленький, чтобы остаться без мамы. Арман станет нехорошим. У него трудный характер.
— И для тебя это стало бы большим несчастьем, — сказала Лора. — Я приехала сюда счастливая, как никогда, но, увидев тебя под этой крышей, стала во всем сомневаться. Наверное, в глубине души ты ненавидишь меня, Эрмин. Элизабет стала тебе матерью, это она баюкала тебя и заботилась о тебе. Я никогда не смогу искупить то горе, которое тебе причинила!
— Мама, не говори так! В моем сердце хватит места для вас двоих!
Элизабет застонала. Она открыла глаза и посмотрела на Лору.
— Мадам, я узнала вас по голосу. Эрмин никогда не испытывала к вам ненависти. Это добрая и милосердная девочка. Берегите ее, вверяю ее вам. Еще не поздно, у вас впереди много счастливых лет, чтобы любить ее и беречь!
— Бетти, не говори так! — взмолилась девушка. — Ты не можешь меня бросить! Держись!
Эрмин со страхом смотрела на ласковое лицо молодой женщины, окруженное потемневшими от пота золотистыми кудрями.
— Мы отпразднуем Рождество вместе! Слышишь, Бетти? Я буду петь в церкви, а потом мы все вместе поужинаем у мамы!
— Мне бы очень хотелось, чтобы все так было, Мимин, но я чувствую себя такой слабой!
Утирая слезы, Лора снова повернулась к окну. К дому подходили Жозеф и Симон.
— Эрмин, идет твой опекун, — прошептала она. — Господи, у меня совсем нет настроения с ним ссориться!
— Я потеряла ребенка по вине моего мужа, мадам, — сказала Элизабет. — Ничего не бойтесь.
В кухне Мирей встречала Жозефа и Симона Маруа. Рабочий успел протрезветь и теперь с удивлением смотрел на чужую женщину, полную и седовласую, которая суетилась у печки. Симон шепнул., что это, должно быть, экономка мадам Лоры.
— Что она делает на нашей кухне? — спросил Жозеф.
— Грею куриный бульон, который я сдобрила перцем, месье! — ответила экономка. — Мадемуазель Эрмин позвала нас, мадам и меня, потому что ваша супруга очень больна.
— Мама больна? — встревожился Симон.
— Хуже, мой милый юноша, — вздохнула Мирей. — Я отправила вашего брата туда, где есть телефон, чтобы быстрее вызвали доктора.
Жозеф потер подбородок. Гнев и необъяснимая злоба вдруг потеряли свой смысл. Судьба Бетти — вот единственное, что его сейчас волновало.
— Что с моей женой? — испуганно спросил он.
— Преждевременные роды, месье. Я говорю как есть, в этом нет ничего постыдного.
Симон вздохнул. Жозеф тяжело опустился на стул и стукнулся лбом о стол. Он чувствовал себя виноватым в этом несчастье.
— Вы можете подняться наверх и утешить супругу, месье. Это все же лучше, чем пытаться себя добить, — сказала Мирей. — Но предупреждаю: в ее комнате моя хозяйка и мадемуазель Эрмин. Я много чего знаю, и вот вам мое мнение: сейчас самое время заключить мировую. Ваша жена и так настрадалась, лишившись малыша.
Жозеф встал. Казалось, он постарел лет на десять. Симон нашел отца на заброшенном фабричном вокзале. Юноша говорил прямо и безжалостно:
— Я всё рассказал маме. Всё: и что ты хотел ударить Мимин, и что тряс ее… Если это повторится, я чувствую, что могу тебя убить, отец, хотя знаю, что за это меня посадят в тюрьму. Хотя я и так в тюрьме — в этом твоем поселке…
Мирей поставила на поднос дымящуюся чашку и с любопытством посмотрела сначала на хозяина дома, потом на Симона. Однако в этот момент послышался шум мотора. Доктор Демиль остановился у крыльца. Арман выскочил из машины и ворвался в дом.
— Мама жива? Скажи, пап, скажи, Симон?
— Жива, мой мальчик, — успокоила его экономка.
Врач сильно постарел. Он не бывал в Валь-Жальбере со времен ужасной эпидемии испанского гриппа 1918 года. Лысый и располневший, он теперь носил очки. Поприветствовав Жозефа, он провозгласил: