Сиротка
Шрифт:
— Но потом мы ведь будем жить в доме?
Он посмотрел на нее, и лицо его стало серьезным.
— Нет. Зачем нам дом?
Эрмин не смогла скрыть своего замешательства, и он рассмеялся.
— Я шучу, певчая птичка! Мои дети родятся не на лесной опушке. У нас будет дом.
Больше на эту тему они не говорили. Складывая карту региона, Тошан обрисовал Эрмин их маршрут.
— Нам нужно попасть в порт на Перибонке, но я предпочел бы проехать вдоль берега озера Сен-Жан, подальше от поселков. Мы едем на север.
— Ты волен везти меня куда угодно, — сказала она. — Я никогда не уезжала из Валь-Жальбера,
До Перибонки — поселка, расположенного в устье одноименной реки — они добрались меньше чем за двое суток. Стояла холодная сухая погода, поэтому они старались проехать как можно больше за короткие, но солнечные дни. Ночью температура падала до минус двадцати. Укрывшись одеялами и мехами, они прибегали к лучшему на свете способу согреться.
Этот странный медовый месяц изменил привычки Эрмин. Она перестала смотреться в карманное зеркальце и без отвращения намазывала медвежьим жиром нос и губы. Второпях разжигать костер вечером на привале казалось ей забавной игрой.
Она всегда с нетерпением ждала наступления ночи. Эрмин была до потери сознания влюблена в своего мужа, и их взаимное влечение усиливалось с каждым днем. Немало времени они проводили и у костра за разговорами. Тошан рассказывал о счастливом детстве в доме родителей и о печальном периоде, когда он жил воспитанником в приюте у монахов в Кеногами. Она в деталях рассказала ему историю своих родителей, умолчав лишь о постыдном прошлом Лоры. Открыв для себя прелести плотской любви, Эрмин на многие вещи стала смотреть по-иному. Теперь она лучше понимала, какие муки приходилось терпеть матери, против собственной воли отдаваясь чужим мужчинам.
Тошан сожалел о кончине Жослина и искренне восхищался силой характера Лоры. Единственное, что он ставил ей в упрек, — это то, что она разбогатела без всяких усилий со своей стороны.
— Моего отца погубила жажда золота. Он надеялся разбогатеть, — рассказывал он жене. — Он думал об этом день и ночь. Обещал нам роскошную жизнь… И что же? Он недооценил мощь вскрывшейся ото льда реки, ее сумасшедшую ярость. Она сбила его с ног и унесла вниз по течению.
— Это трагический несчастный случай, Тошан. Но и моя мать достаточно настрадалась от бедности, — заметила Эрмин. — Она щедра со всеми, и у нее доброе сердце. Сначала, когда мы только-только встретились, она казалась мне дамой из высшего света, надменной… И я тоже проклинала ее богатство. Но ты увидишь, она хорошая и милая.
Однажды вечером Тошан завел разговор о Хансе Цале. Когда расспросы стали особенно настойчивыми, молодая супруга проявила неожиданную твердость.
— Я не спрашиваю тебя о девушках, которые были до меня. Тебе скоро исполнится двадцать пять, и твоя сноровка заставляет меня предположить, что опыта у тебя достаточно. Ханс целовал меня, это правда, но мне это было немного неприятно. Ты доволен?
Больше вопросов Тошан не задавал. Он всегда пользовался успехом у женщин, и любовных приключений у него было больше, чем пальцев на руках.
Ближе к полудню они делали остановку, чтобы пообедать, не отказывая себе в удовольствии поцеловаться, приласкать друг друга и, если вокруг никого не было, заняться любовью при свете дня, полуодетыми.
«Видел бы
Жозеф посещал ее мысли чаще, чем ей того хотелось бы. Она старалась забыть о своем опекуне, но однажды утром, когда они были почти в Перибонке, о нем вспомнил и Тошан. С озабоченным видом юноша спросил, куда она положила их свидетельство о браке.
— Если нам повстречается полицейский, я смогу доказать, что ты — моя жена. Метис, который путешествует с юной белой девушкой, не останется незамеченным. В Перибонке у меня есть друзья, но и таких, как твой опекун и слуга твоей матушки, готовых размозжить мне голову ломом, там тоже предостаточно. Многие считают, что я погиб во время пожара в Абитиби. И многие этому рады.
Эрмин вынула из сумки единственную взятую из дома книгу. Это был экземпляр «Марии Шапделен», книги о преодолении человеком трудностей, которую она часто брала с собой на луг близ мельницы Уэлле тем летом, когда ждала Тошана. Документ она вложила между страницами.
— Держи! Отдаю его тебе. Но он и у меня не потерялся бы. Тошан, у нас достаточно продуктов, может, и не надо останавливаться в Перибонке? — со вздохом спросила она. — Если что-то с тобой случится, я с ума сойду от горя.
— Ничего не бойся, Мин, дорогая! Мы останемся ровно столько времени, сколько мне понадобится, чтобы закупить кое-какие припасы для матери и для нас. Потом мы поедем вверх по реке и уже никого не встретим. На выходе из поселка начинается настоящая белая пустыня!
Тошан снял комнату в гостинице возле порта, с хозяином которой был хорошо знаком. Собак он устроил во флигеле, разделенном на несколько складских помещений. Это заведение имело широкую клиентуру и все удобства, необходимые для тех, кто проезжал через поселок транзитом, прибыв на корабле, в автомобиле или же на собачьей упряжке.
Эрмин пришла в легкое замешательство, ступив на чисто вымытый пол комнаты, в которой стоял платяной шкаф с зеркалом, медная кровать и умывальник. Она щелкнула бакелитовым выключателем, и зажглись сразу две лампочки: одна — под потолком, вторая — на прикроватном столике.
«Напишу письмо маме, — решила она. — Я уехала неделю назад. Она наверняка волнуется. И потом, не знаю, когда мне удастся написать ей снова…»
Девушка привела себя в порядок, сполоснула нательное белье в теплой воде и развесила на радиаторе, потому что в гостинице было центральное отопление.
— Лишь бы только Тошан не повстречал какого-нибудь недоброжелателя! — пробормотала она, надевая удобное зеленое шерстяное платье.
Эрмин расчесывала волосы, стоя у окна, из которого была видна улица и часть набережной. По обледеневшей дороге, посыпанной опилками и сажей, туда и обратно сновали зеваки, автомобили и конные повозки. У понтонного моста, высоко подняв нос, стояло старенькое судно, ставшее пленником замерзшего озера. В нескольких шагах от него по льду катались дети.
«До Валь-Жальбера отсюда всего восемнадцать миль, если ехать через озеро Сен-Жан, — подумала Эрмин. — Когда мы вернемся следующим летом, я бы хотела поплыть на корабле. Господи, надеюсь, дома все в порядке. Гнев Жозефа не так просто усмирить. Лишь бы только он не устроил маме неприятности…»