Сиротка

Дюпюи Мари-Бернадетт

— Она вам не надоедала? — грубо спросил он. — Отец попросил отвести ее на праздник в честь сестер. После рождественских каникул Шарлотта будет ходить в школу. Она не может читать книги, зато будет слушать.

— Но праздник давно закончился, — возразила Эрмин. — И все уже разошлись. Ваша сестра могла бы остаться запертой здесь на ночь, если бы я не решила убраться сегодня!

Девушка тщательно подбирала слова, напустив на себя строгий вид, какой обычно принимала в таких случаях мать-настоятельница.

Онезим Лапуант только пожал плечами.

— Шарлотта — дочка родителей, а не моя. Я не могу

целый день ходить за ней следом. Простите за беспокойство, мадемуазель!

Эрмин наклонилась и поцеловала девочку.

— Мы встретимся в классе, Шарлотта, — ласково сказала она.

Странная парочка стала удаляться по заснеженной улице. Рядом с братом девочка казалась совсем крохотной. Эрмин поднялась в спальню и взяла в руки портрет сестры Марии Магдалины. Капля крови упала на фотографию, как раз на уровне украшавшего черное платье монахини креста.

— Черт! — выругалась девушка. — Бедная моя мамочка, на тебя попала кровь невинного ребенка, как мне кажется, очень несчастного. Но я уверена, что это тебя не расстроит.

Вот уже много месяцев она не говорила с портретом.

— Я унесу тебя к Маруа, — добавила Эрмин. — Я больше никогда, никогда не буду оставаться на ночь в монастырской школе. Сестры уехали навсегда.

Голос девушки эхом отдавался в глубокой тишине. Эрмин разложила на кровати сестры-хозяйки большую салфетку и стала складывать на нее свои личные вещи: щетку для волос, черепаховые гребешки, подаренный настоятельницей молитвенник. Меж страниц святой книги она вставила фотографию монахини. Не забыла девушка забрать и детскую одежду, которая была на ней в тот день, когда сестра Мария Магдалина нашла ее на пороге монастыря. Сестра Викторианна хранила ее в специально сшитом мешочке. Эта одежда была единственной, пусть и эфемерной, нитью, которая связывала ее с родителями. Эрмин связала вещи в узел и торопливо покинула здание.

«С Жо и Бетти мне будет веселее», — думала она, направляясь к дому своих опекунов. Окна его были ярко освещены.

Эрмин знала, что в кухне у Бетти тепло, что маленький Эдмон бросится ей на шею, а Жо, конечно же, сидит у печи и попыхивает трубкой…

«Наконец-то у меня есть семья!» — сказала себе Эрмин, поднимая лицо к небу просто для того, чтобы ощутить приятное прикосновение снежинок к своим щекам и лбу — ласковое, едва уловимое прикосновение, которое доставляло ей истинное наслаждение.

— Рождественский снег, я люблю тебя! — воскликнула девушка, поддаваясь внезапному порыву веселья.

Прижавшись носом к стеклу, Элизабет ждала ее прихода. Арман и Эдмон шумно возились в кухне, и все-таки молодая женщина услышала радостный возглас Эрмин. И увидела, как она закружилась, обнимая свой узел с вещами, словно это был ее партнер в танце.

«Господи, да за ней нужно присматривать в оба! — подумала она. — Эрмин как раз в том возрасте, когда к девушкам приходит первая любовь. Но я сумею ее вразумить. Я объясню, что ни в коем случае нельзя позволить себя скомпрометировать!»

Первым эту тему затронул Жозеф. Он сказал, что, поскольку неизвестно, из какой семьи происходит Мари-Эрмин, строгость не будет лишней.

— Добрый вечер! — поздоровалась Эрмин, переступая порог. — Извините, что задержалась, но представьте, в спальне сестер я нашла маленькую девочку!

И она подробно рассказала о своем знакомстве с Шарлоттой. Жозеф отложил трубку и почесал подбородок.

— Я слышал об этих людях, — сказал он. — В стране кризис, и скоро к нам таких понаедет еще куча. И в Соединенных Штатах, и в Квебеке безработица. К нам станут стекаться бедолаги в поисках дешевого жилья. Господин мэр пытается спасти поселок: он направо и налево раздает в аренду опустевшие дома. Лапуанты показались мне не слишком респектабельным семейством. Отцу под пятьдесят, он рассчитывает найти работу лесоруба, но сам при этом хилый и щуплый. Мать работала на каком-то заводе в Арвиде. Что до сына, Онезима, то он живет за счет родителей.

— Как много ты о них знаешь, Жо! — удивленно воскликнула Элизабет.

— Для этого не надо много ума — всего лишь зайти на кружку пива в бар отеля.

— И все-таки маленькую Шарлотту мне жалко, — сказала Эрмин.

— Я сделаю для твоей фотографии новую рамку, — пообещал Жозеф.

— А как же сюрприз? Сюрприз! Сюрприз! — закричал маленький Эдмон.

— Да помолчи ты! — прикрикнул на младшего Симон.

У всех Маруа был заговорщицкий вид. Элизабет достала платок и завязала Эрмин глаза.

— Вперед! — сдерживая смех, объявила она.

Легонько подталкивая девушку в спину, молодая женщина привела ее в гостиную. Эрмин догадалась, где она, что было неудивительно: она знала дом как свои пять пальцев, и скрип каждой половицы подсказывал ей направление. Кто-то включил свет. Слева послышался щелчок. Элизабет сдернула платок.

— Теперь можно смотреть! — крикнул Арман.

Девушке показалось, что она грезит наяву. Комната, в которой она в течение многих лет спала летом, окрасилась в бежево-розовые тона. В углу стояла настоящая, застланная стеганым одеялом в стиле пэтчворк кровать с резными деревянными спинками.

— Это просто чудо! — пробормотала она сдавленным от волнения голосом. — Вы сделали это для меня?

У семей, живущих в Валь-Жальбере, гостиные традиционно использовались для воскресных семейных обедов и в праздничные дни. В таких комнатах обычно расставляли самую красивую мебель, хранили парадные сервизы и портреты предков. На памяти Эрмин верные установленному порядку Маруа ни разу не переставляли мебель. Поэтому перемена показалась ей грандиозной. У кровати стоял ночной столик светлого дерева, на нем — лампа. Ее абажур был сделан из той же ткани, что и шторы. Но самое красивое, что было в комнате, — это, конечно, украшенная блестящими шарами и золотистыми гирляндами елка. По теплой комнате разливался ее удивительный лесной аромат.

— Это самый чудесный сюрприз, какой только может быть! — воскликнула девушка, сдерживая слезы радости.

Семья Маруа только что доказала ей, что она много для них значит, что они заботятся о ее благополучии и хотят, чтобы она была счастлива.

— Только не плачь, Мимин! Мы же хотели тебя порадовать! — сказал Жозеф. — И самого главного ты еще не видела. До Рождества далеко, но я не могу больше ждать! Я приготовил подарок всем нам, и он поможет тебе разучить новые песни!

«Мимин» в устах Жозефа было верным признаком того, что он сильно взволнован. Симон указал пальцем на картонную коробку с лентами, лежавшую на полу под елкой.