Сиротская доля

Лукашевич Клавдия Владимировна

— А ты бойчее. Не бойся. Дело-то хорошее: других порадовать. Вот как бывало ты меня в моей горькой жизни утешала. Почем ты знаешь, может, этот ваш благодетель то тоже не весело живет. Вот песня его развеселит.

Наташа рассмеялась.

— Тоже сказали, дядя Коля, какая утеха в моем пении?

Монах тоже улыбнулся. Но ему все-таки удалось развеселить и успокоить девушку.

— Ах, дядя Коля, как жаль, дяди Пети нет… А то вот мне надо теперь ленточку в косу и воротничок.

— Какую ленточку в косу, Наташечка? Я достану, я могу.

Право могу, — засуетился Николай Васильевич.

— Мне совестно, дядя Коля. Мне надо черную ленточку. Где вы достанете? Вы себя обидите…

— Нет, я уж достану… Ты только объясни. Я в ленточках-то ничего не понимаю. Надо тебе быть в параде… Ты не беспокойся: ленточку я принесу. Это я могу и даже рад… Ты ведь никогда у меня ничего не просила.

Наташа конфузливо объяснила, как и в чем дело, и даже принесла образчик ленточки.

Годовой праздник приюта и елка всегда бывали в первый день Рождества. Все девицы волновались и готовились к этому дню. Для старшего класса это был последний праздник в стенах заведения, где девушки провели 10 лет. В числе этих девушек была и Наташа Петрова. На своем приютском празднике она должна была петь перед благодетелем и волновалась больше других.

Накануне праздника Николай Васильевич пришел полузамерзший, красный и принес Наташе ленточку, воротничок и даже мыло и баночку помады.

— Ах. Дядя Коля, зачем мыло и помада? — говорила девушка.

— Это, Наташечка, для красы. Помажь голову: лучше волоса блестеть будут… А мыло хорошее — лицо от него будет белое…

— Добрый, хороший вы у меня, дядечка! Один вы у меня друг и отец и все на свете.

Не знала девушка, какими трудами были добыты эта лента, мыло и помада. Как работал Николай Васильевич, как отказывал себе во всем и в трескучий мороз шел 10 верст от своего монастыря, чтобы исполнить просьбу племянницы.

Наташа волновалась.

— Ну, дядя Коля, и плетут наши девицы! Будто, как услышит благодетель мое пение, сейчас меня учить станут… Что будто я потом в театре петь стану, как настоящая певица… И все мне хлопать в ладоши станут. И теперь-то, как я запою, так они все и хлопают. Мне даже совестно!

— Что ж, Наташечка, все это на правду похоже… Помнишь, когда ты была маленькая, мы об этом с тобой говаривали.

Еще бы не помнила про это незабвенное время Наташа?!

Время пролетело незаметно. Подошел и приютский праздник. Воспитанницы очень волновались, но больше всех Наташа Петрова.

— Сегодня твоя судьба решится, Наташа, — говорили ей подруги. — Наверное, благодетель обратит на твое пение внимание… Тебя учить будут у хорошего учителя. У тебя такой чудный голос… Ты будешь знаменитая певица… Не забудь тогда про нас, Наташа. Хоть какое-нибудь на самой верхушке местечко дай, чтобы тебя послушать.

Наташа то краснела, то бледнела. Ей стало казаться что-то возможное в словах подруг, но она застенчиво возражала:

— Пустяки вы говорите, девицы. Уж мне-то нечего ждать. И какой такой мой

голос. Все выдумка.

Праздник удался на славу. Большая елка подымалась до самого потолка и украшена была великолепно. Воспитанницы водили кругом елки хоровод, пели песни, даже плясали русскую.

Попечитель — высокий старик с окладистой бородой — и приглашенные гости были очень довольны. Дети веселились от души. Всем им раздали от благодетеля подарки и мешочки с гостинцами.

Елку потушили и начальница обратилась к попечителю и гостям и предложила: «У нас одна девица хорошо поет. Не угодно ли вам ее послушать?»

— Не волнуйся, Наташа, пой громче! — шептали ей подруги.

Наташа встала, прислонилась к двери и запела «Среди долины ровныя». Пела она не так хорошо, как всегда… Но тем не менее ее чистый, звонкий голос, ее задушевность поразили всех. Наташу все хвалили, поздравляли, восхищались.

— Отлично поет барышня… Просто удивительно… До сердца доходит песня, — говорил басом старик-попечитель и даже отер красным шелковым платком глаза.

— Да, голос редкий… Надо бы учить ее. Да кому же у нас учить в приюте?! Жаль, пропадает такой талант, закинула удочку начальница.

— Да-да, учить надо. Так оставить не следует-с. Прекрасно поет она… — согласился благодетель и, подозвав Наташу, очень хвалил, пожал ее руку и подарил ей десять рублей.

Наташа была, как в чаду, после праздника. Воспитанницы увивались около нее, обнимали, целовали, трещали как сороки: «Слышала ты, Наташа, слышала, что сказал благодетель? Тебе надо учиться пению. Вот он приедет, и велит тебя учить…»

— Кому-то до меня есть дело? Точно у благодетеля своих дел мало, — сомневалась Наташа.

Но даже старушка учительница говорила: «Мне кажется, Наташа Петрова, что благодетель что-нибудь устроит для тебя».

Наташа стала ждать и надеяться и много мечтала она в тишине: и так чисты, благородны и прекрасны были эти мечты.

В воскресенье на приеме Наташа, раскрасневшаяся, оживленная и счастливая, говорила дяде Коле:

— Пела неважно, дядя Коля. Ужасно боялась… Очень хвалил меня благодетель. Подарил мне за пение 10 рублей и сказал, что надо меня учить.

— Ну, дай Бог ему здоровья. Уж я буду молиться, чтобы ему за тебя Бог счастье послал, — ответил счастливый Николай Васильевич.

— Знаете, дядя Коля, я теперь так хочу учиться петь… Мне иногда кажется, что у меня в груди есть много звука… Что я могла бы хорошо запеть, да не умею. Я так люблю пение… Поешь, все забываешь и уносишься куда-то в небо… Право… Вот вы смеетесь, дядя Коля. Отчего вы смеетесь? — мечтательно говорила Наташа.

— Я не смеюсь, Наташечка… Я просто рад за тебя… Песня, музыка, вот хоть бы моя флейта, — это отрада в жизни, утешает в горе и веселит в радости… Помнишь, как нас с тобой утешала песня да музыка… Так-то, поди, и всех… А ведь есть кто несчастнее нас. Запоешь, либо послушаешь хорошую песню и забудешься.