Сироты вечности
Шрифт:
– Просто игра! – выкрикнул Кевин. – Нам нужно было украсть ножницы из цирюльни, чтобы старшие ребята нас приняли. Простите. Мы не хотели!
Еще одна пощечина.
– Лжешь. В понедельник ты следил за мной. А твой друг весь вечер ходил за мистером Денофрио. И вы оба околачивались вокруг цирюльни. Ну-ка, говори правду. Быстро.
– Мы думали, что вы вампиры, и решили проверить.
Я открыл рот от изумления. Мужчины посмотрели друг на друга. В темноте не видно было, улыбаются они или нет.
– Мистер Денофрио? – спросил Иннис.
– Мистер
– Можно мы пойдем? – спросил Кевин.
Иннис наклонился и что-то сделал с креслом, в котором сидел мой друг. Подлокотники выдвинулись вперед и перевернулись – с обратной стороны обнаружилось нечто вроде двух белых желобков. Руки Кевина теперь удерживали два кожаных ремня. Подголовник разошелся на две половины, опустился и зафиксировал его шею. Похоже было на специальный поднос в кабинете у зубного, туда еще нужно сплевывать.
Кевин не кричал. Я думал, Денофрио сейчас и с моим креслом сделает то же самое, но тот просто положил свою большую руку мне на плечо.
– Мальчик, мы не вампиры, – сказал Иннис. Он подошел к шкафчику, открыл ящик, достал лезвие, с которым совсем недавно баловался Кевин, и раскрыл его. – Мистер Денофрио?
Второй мужчина сдернул меня с кресла и потащил к двери, что вела в подвал. Отпер замок. На пороге я успел оглянуться: мой друг в ужасе смотрел, как Иннис медленно проводит лезвием по его руке. В белый эмалированный желоб хлынула кровь.
Денофрио поволок меня вниз, в темноту.
Цирюльник заканчивает, подравнивает мне височки и поворачивает кресло к зеркалу.
Провожу пальцами по щекам и подбородку: идеально гладко, и ни одного пореза. Острое лезвие в руках искусного мастера, – после такого бритья не чувствуешь никакого зуда или раздражения.
Киваю. Он едва заметно улыбается и убирает полосатую салфетку.
Встаю и снимаю пиджак. Цирюльник вешает его на крючок, а я усаживаюсь обратно в кресло и закатываю левый рукав рубашки. Мужчина включает маленький радиоприемник, из которого звучит музыка Моцарта.
В подвале горело множество свечей. Почти как в церкви, которую посещал Кевин. Он как-то водил меня туда и рассказывал, что такие свечки ставят за здравие или за упокой. Платишь деньги, зажигаешь и читаешь молитву. Только друг точно не знал, обязательно ли платить деньги, чтобы молитву услышали.
Почти все пространство этого узкого помещения занимала двадцатифутовая каменная плита. На ней лежал кто-то огромный, весом не менее полутонны. Гладкие серые складки опускались и поднимались в такт дыханию.
Рук не было видно. В толстых жировых морщинах едва намечались ноги. Повсюду торчали какие-то трубки, виднелся заржавленный раструб. Я перевел взгляд на голову существа.
Представьте себе гигантскую пиявку весом в полтонны, десяти футов длиной и пять-шесть футов в обхвате. Существо лежало на спине. Его покрывали наслоения серо-зеленой слизи, с туловища свисали ошметки кожи. Под прозрачной, похожей на заляпанный пластик плотью что-то двигалось и шевелилось – вероятно, внутренние органы. Создание громко дышало и невыносимо смердело. Представьте себе какое-нибудь морское животное, ну, скажем, небольшого кита, которое неделю пролежало на берегу и уже начало разлагаться, – вот так пахло в этом подвале.
Существо испустило негромкий звук, и маленькие глазки повернулись ко мне. Их покрывала желтая слизистая пленка, и они явно ничего не видели. Сквозь гладкие жировые складки на бесформенной, лишенной шеи голове смутно проступали лицо (возможно, когда-то это было человеческое лицо) и огромный рот – вообразите, что вам вдруг улыбнулась морская минога.
– Нет, человеком он никогда не был. – Мистер Денофрио все еще крепко держал меня за плечо. – Когда они пришли в нашу гильдию, им уже тогда было невозможно сойти за людей. Но они сделали предложение, от которого мы не могли отказаться. Ни мы, ни наши клиенты. Мальчик, знаешь, что такое симбиоз? Тсс!
Наверху закричал Кевин. Послышалось бульканье, как будто вода побежала по трубам.
Существо обратило взгляд своих слепых глаз к потолку. Его рот жадно пульсировал. Задрожали трубки, наполнился раструб.
Струйка крови стекала вниз по спирали.
Цирюльник возвращается. Я сжимаю ладонь в кулак, и он легонько ударяет меня по запястью. Вдоль тыльной стороны руки тянется широкий рубец, похожий на застарелый, плохо заживающий шрам. Это и есть застарелый шрам.
Мужчина открывает нижний ящик и достает лезвие. На золотой рукоятке блестят маленькие драгоценные камни. Обеими руками он поднимает инструмент над головой, и тусклый свет отражается на острие.
Цирюльник подходит ближе, проводит лезвием прямо по рубцу – шрам расходится, как оболочка куколки, из которой вот-вот появится бабочка. Я не чувствую боли. Мужчина споласкивает бритву и убирает ее на место, потом спускается в подвал. Я слышу, как булькает кровь в маленьких желобах, вделанных в подлокотники кресла, и закрываю глаза.
Вспоминаю, как кричал наверху Кевин, как пламя свечей отбрасывало отсветы на каменные стены подвала. Сквозь раструб лилась красная жидкость, и существо громко урчало и насыщалось. Огромная пасть раскрывалась все шире, она тянулась к раструбу, – так младенец тянется к материнской груди.
Вспоминаю, как мистер Денофрио поднял лежавший около каменной плиты молоток и еще какой-то инструмент – с острым зубцом и чем-то вроде крана. Я стоял и смотрел, а он загнал инструмент прямо в плоть существа. Тогда я понял: это старые рубцы и шрамы виднеются под слоями серо-зеленой слизи.
Вспоминаю, как из крана в хрустальную чашу, чашу для причастия, лилась красная жидкость. Нигде в мире не встретишь такого яркого и чистого красного цвета.
Вспоминаю, как сделал глоток, как осторожно, очень осторожно нес чашу наверх, Кевину. А потом сам уселся в кожаное кресло.