Сиртаки давно не танец

Будакиду Валида Анастасовна

«Почему шарф? При чём здесь шарф? Вот привязалось! – Казалось, шарф – это ключ к пониманию чего-то очень большого и важного, без которого нельзя жить на свете. – Люди носят и другого цвета шарфы, почему я помню только тех, кто носит белый? Ещё белый шарф мне давал Владимир Иванович…»

Настенные часы на крошечной кухне тикают оглушительно громко, отсчитывая секунды, минуты, часы. Они будут так тикать вечно. Ни они, так другие будут.

Всегда найдутся часы, которые будут отсчитывать твоё время. «Как только Лёша при таком грохоте вообще засыпает? – думала она. – Это ж надо быть глухим, чтоб спокойно заснуть!»

В её детстве была подруга Кощейка. Но Кощейка давно умерла. Потом Лора. Пока не было Мужика, они с ней дружили, и Лора рассказывала ей много своих тайн. Потом Лора решила

выйти замуж и все её помыслы были обращены только к Мужику. Лора круглые сутки не снимала осаду. Ухаживала. Теперь у них двое детей. Они живут у Лоры, но он официально с ней так и не расписался. Адель заходила к ним пару раз, но поговорить было невозможно, потому что дети постоянно что-то делили, дрались и ругались, а Лора их воспитывала. Вот и все подруги. Больше никого не было. В поликлинике тоже не задалось. Вроде как сидели они все вместе, разговаривали. Но Аделаида знала, что как только кто-то покидает круг, все беседы переводятся на ушедшего. А про неё лично можно было о-о-очень много рассуждать. Причём делали это совершенно всерьёз, с большим знанием дела, как если б были врачами-диетологами с учёной степенью. Доказывали друг другу – похудеет она, не похудеет? Долго ли проживёт, мало ли? Поправится ещё, или уже навряд ли? В кого она такая ужасная? Нет, конечно же, и в лицо ей многое говорили. Но когда в лицо, оно понятно. Сказал, и закончилось. Гораздо неприятней, когда тебя муссируют часами, уходя от темы и возвращаясь вновь. Переживают по поводу – не противно ли Лёше с ней целоваться? Как он на неё «взбирается», что потом они делают? Особенно подробности и мелкие детали, ну уж очень интересовали женщин. Адель даже сама не раз слышала, как санитарки, сидевшие в холле, фантазировали, с какой стороны должен Лёша лечь, чтоб ему не мешал её живот. Ну и как после этого дружить? Конечно, если она спросит, кто из коллег где живёт и сходит в гости, то её непременно примут, даже обрадуются. От всей души, за чаем с вареньем вызовут на откровенную беседу, будут рассказывать о себе, ласково приглашая открыть свои секреты. Все всё будут знать буквально в тот же вечер, не успеет она ещё допить чай всё в тех же гостях. Так было, и не однажды.

Подруг нет. Друзей тоже. Одноклассники, те, кто учился более-менее хорошо, все куда-то уехали. То ли их кто-то предупредил, то ли они сами догадались, что из Города надо исчезнуть. Вон Ирка только последний выпускной сдала, как родители её тут же на Украину и упрятали, чтоб чего не произошло! Ещё бы! С такими ногами в Городе не проживёшь! Ни с такими, как у Аделаиды, ни с такими, как у Ирки. Хорошо было в школе!

И вдруг ей страшно захотелось домой. Домой – к маме и папе, к Сёмке, к Аллочке с Маркизой. Ну, и пусть они её не поздравили и не пришли. Они уже очень об этом жалеют, просто им самим пока неудобно делать первый шаг. А она к ним пойдёт. Она скажет, что всё отлично, всё нормально. Лёша с Сёмкой подружатся. Она с Аллочкой тоже. Не такая уж она и вредная, просто привыкнуть надо. И будут они всегда вместе вчетвером ходить. И Аделаиде будет так приятно, что около неё двое сильных и красивых мужчин. Вот это – её брат, а вот это – её муж! Завтра, завтра она обязательно к ним пойдёт…

– Ты чего? Влюбилась в кого-нибудь? – Лёша, видно, не замечая ничего, продолжал балагурить. Она вздрогнула всем телом, и живот заболел ещё сильней.

– Испугалась? – он засунул два пальца ей за ворот пижамы. Он всегда так делал, когда хотел пошутить, потому что пальцы у Лёши были прохладными, и Аделаида громко пищала от его холодного прикосновения.

– Лёша… – она решила ничего не говорить, – Лёша, что это? – она разжала ладонь.

– Как «что»? – Алексей ни на секунду не замешкался. – Разве ты не видишь, вот тут написано «Проверенно электроникой»! Это – презерватив!

Она чувствовала, что ещё секунда и начнёт задыхаться. На горло наступили кованным фашистским сапогом.

Адель бросилась в коридор, судорожно шаря по своим карманам в поисках ингалятора.

– Да что с тобой, не пойму никак! – он пытался поймать её за руку. – Тебе плохо, что ли?

– Эти… эти… – она уже хрипела.

– Презервативы? Так я же их тебе в подарок привёз! Кто ж знал, что ты по моим карманам лазить будешь?! Думал, утром покажу – вместе посмеёмся!

– Я… я не шарила… Спички кончились… – спасительный ингалятор нашёлся и был уже в руках. Она плотно сомкнула губы и сделала глубокий вдох, одновременно с силой нажав на кнопку снизу. Живительная жидкость как бальзам поползла по бронхам.

– Вот ты глупая! – Лёша снова держал её в объятиях. – Слушай! – он внезапно отодвинул её лицо от себя. – Ты случайно какую-нибудь глупость не подумала? А? А ну-ка признавайся! Постой, постой, может ты из-за этих резинок на кухне сидела?! Сама себя накручивала и переживала, вместо того, чтоб разбудить меня и спросить о том, что тебя волнует? Вот глупый! Вот ты глупый! Как ты могла такое даже подумать обо мне?! Я тебе их привёз, потому что они такие смешные и с запахом клубники!

– Лё-ша… я не люблю клубнику… – она снова уткнулась ему в грудь и по щекам её покатились слёзы.

– А я думал – ты обрадуешься! – он был сама нежность.

Как ей стыдно! Какая она дура! Просто бессовестная дура! Лёшик, бедный, милый усталый Лёшик мотался по этой Москве, промёрз, проголодался, привёз ей готовые паспорта! Сама себе напридумывала невесть что, сама туману напустила. Ой, стыдоба какая…

– Лёшечка! Миленький! Прости меня! – она уже плакала в голос. – Просто я очень по тебе соскучилась, мне без тебя было так плохо! Прости меня, солнышко! Я больше никогда так не буду! Ну я осталась совсем одна, вот мне глупые мысли в голову и полезли. Ты больше никогда не оставляй меня одну. Лучше я с тобой буду всегда ездить! Всегда и везде я с тобой хочу ездить! Лёшечка! Миленький!

– Ну, успокойся, успокойся… – он гладил её по голове.

Постепенно плач перешёл в неясное бормотание. Адель стала успокаиваться, но всё ещё нервно всхлипывала.

– Пошли, пошли в кровать! – сказал Лёша. – А то холодно! Да и спать сильно хочется! – он зевнул и щёлкнул зубами.

Утром, наконец, начались эти самые долгожданные «тра-ля-ли». Это ж надо было маме придумать такое название! Живот болел нестерпимо. Хорошо, что Лёши уже дома нет, так противно, когда тебе плохо, и кто-то рядом. Это стыдно и… и просто стыдно. Болеть надо одной. Особенно противно, когда тебе плохо, у тебя же что-то пытаются спросить, что-то советуют, или трогают лоб. Не надо ко мне прикасаться! Сама справлюсь… не впервой… Надо просто выпить «анальгин» и всё пройдёт. Потом попросить Лёшу, чтоб отвёз домой к маме. Он если не хочет вместе с ней сразу заходить, то может не заходить. Сперва она сама сходит, посмотрит, что да как. Посидит с мамой на кухне, чаю попьёт. С Лёшкой в следующий раз они вместе придут. Сладкого надо будет взять тогда…

Время шло. Боль не уходила. Она стала немного глуше. Тогда Адель разозлилась. А как же! Она вообще не любит болеть! Она крепкая и сильная. «Богатырь!» – так говорила мама. Как закончила школу, смысл болеть, чтоб пропустить уроки, вообще пропал. Не хватало, чтоб из-за каких-то месячных она не выходила из дому! Можно два «анальгина» выпить. Поди, тоже не впервой. От двух боль точно пройдёт!

Она подождала ещё полчаса. «Какой-то анальгин странный. Почти не действует. Просроченный, что ли?»

Месячные были очень странными. Простыла, наверное. Вон ночью как знобило. Опять мама права! Она же говорила – простудишь ноги, и будет у тебя воспаление придатков. Скорее всего, теперь оно и начинается.

Она, как обычно, сперва подложила вату с бинтом. Буквально через минуту поняла, что этого мало. Адель, согнувшись и поддерживая нестерпимо болевший живот левой рукой, правой с трудом вытащила из ящика комода чистое полотенце. Она никогда не думала, что из комнаты до туалета столько шагов! Сейчас она разорвёт полотенце… Внезапно что-то скользкое булькнуло между ног. Она почувствовала под рукой какое-то влажное тепло. Оно полилось по низу живота, прямо по ногам. Вверх по кофте росло и расплывалось багровое пятно. Боль стала совершенно нестерпимой. Накатила волна нестерпимой тошноты. Понимая, что если будет рвота, кровавое пятно подниматеся до самой груди, Аделаида старалась вырвать, не напрягая живота. Но страшная судорога внезапно прошла через всё её тело, одновременно почти без усилий вытолкнув из него выпитый утром чай и что-то противное, похожее на кусок мяса.