Сиверсия
Шрифт:
– Я – семьдесят второй! Повторяю, я – семьдесят второй! Всем, кто меня слышит! Квадрат четырнадцать – восемьдесят! Четырнадцать – восемьдесят! Аварийная ситуация! Отказ двигателей!
Неравномерный, надрывный свист воздуха, сопротивляющегося обессилившим лопастям, был невыносимым до тошноты. Данилов обернулся к Хабарову, крикнул:
– Б…! Лезь назад! Назад, я сказал! – и, опять в эфир: – «База», я – семьдесят второй! Я – семьдесят второй! Вашу мать! Е…ные в рот! Кто-нибудь меня слышит?! Квадрат четырнадцать восемьдесят! Отказал двигатель! Сажусь
Самолет боится потери скорости, вертолет – потери оборотов винта. Если у самолета в воздухе остановится двигатель, у него есть крылья, создающие подъемную силу, он может спланировать. У вертолета крыльев нет. Если перестанут вращаться лопасти несущего винта, подъемная сила пропала. Считай, дюралевая болванка в воздухе. Остается одна надежда на авторотацию.
– «Семьдесят второй», я – «база». Слышу тебя! Квадрат четырнадцать – восемьдесят. Аварийно, – откликнулась земля. – Удачи тебе!
– Пошел ты на х…! Сука! – выругался Данилов. – Э-эх! Жаль, до залива не дотянем! Тайга здесь, между двух черных сопок, больно гиблая! Держись, москаль! Яйца в кулак зажми!
Пестрая нечеткая земля кренилась слева. Вертолет, словно соскальзывая с крутой горы, стремительно несся вниз, а внизу переваливалась тяжелыми черно-белыми волнами необозримая, как море, тайга. Стрелка высотомера аллюром отсчитывала метр за метром потери высоты.
– Господи, спаси… – прошептал Данилов.
Он все же сумел выровнять машину. За несколько метров до земли Данилов увеличил шаг винта, как при работающем двигателе. Накопивший большую кинетическую энергию за счет массы и скорости вращения винт начал создавать подъемную силу. Взгляд пилота прилип к счетчику оборотов несущего винта.
– Ну же, тварь! – упрямо потребовал Данилов. – Давай, зараза!
Стрелка замерла и медленно поползла обратно.
Несущий винт продолжал вращаться, все ускоряя и ускоряя ход. Подъемная сила постепенно нарастала. Вертикальная скорость стала резко уменьшаться, снижение замедлилось.
Земля не сразу становится страшной. Сперва, в запарке, ее вообще не замечаешь. Ну, есть где-то там, внизу, и есть. Потом она незаметно подкрадывается и, точно тигр, в молниеносном прыжке бросается в глаза.
Близкие деревья темной массой поднырнули под фюзеляж. Они только сверху выглядят ровной площадкой. На самом деле какое-то из них выше, какое-то ниже. Их очертания обманчивы. Вертолет зацепил хвостом за выступающую над общей массой крону и тут же сломал рулевой винт. Еще мгновение, слышится скрежет и треск. Вертолет резко несет в развороте влево и заваливает чуть на бок.
Данилов машинально вскинул левую руку, закрывая лицо от надвигающейся опасности. Лес зверем прыгнул на него, и все мгновенно исчезло, будто машина канула в темную воду.
Яркое солнечное московское утро обещало такой же яркий солнечный день.
Алина смотрела на свое отражение в зеркале и впервые за прошедшие полторы недели улыбалась. Чему она улыбалась, Алина, пожалуй, внятно не смогла бы объяснить. Просто на душе было так легко, словно огромный камень вдруг свалился и открыл живительный родничок, питающий силой душу.
Она с аппетитом поела, предпочтя обычному кофе с тостом яичницу с беконом и большой стакан апельсинового сока. Кофе с некоторых пор вызывал у нее отвращение. Пользуясь тем, что до работы еще вагон времени, напевая что-то легкомысленное, Алина принялась мыть за собою посуду, которую обычно, уходя, бросала в мойку до вечера.
На газовой плите оставалась кастрюля со вчерашним борщом. Сварив утром, Алина намеревалась съесть его на ужин, но маринованные помидорчики с картошкой как-то больше привлекли ее. Борщ остался на плите на ночь. Теперь надо было определяться, прокис борщ или нет. Алина поднесла к носу кастрюлю, понюхала. Внезапно тошнота подкатила к горлу, зажав рот рукой, она бросилась в ванную. Однако, едва Алина склонилась к раковине, все прошло столь же внезапно и бесследно.
Глубоко вдохнув несколько раз, она села на край ванной.
– Если бы был испорчен бекон, болел бы желудок… – прошептала она.
Вдруг ее лицо озарилось предположением. Она трогательно прижала руки к животу, потом, радостная, побежала в спальню, где в тумбочке среди баночек с кремами, гигиеническими салфетками и косметикой отыскала тест на беременность. Процедура заняла не больше трех минут.
Сомнений не было. Она была беременна.
– Сашка, все будет хорошо! Теперь я это точно знаю! Ты только возвращайся скорей… – вслух произнесла она.
Раскинув руки, обнимая весь мир, Алина в танце закружилась по квартире. Ее счастливый смех рассыпался звонкими блестящими колокольчиками. Она даже не сразу расслышала звонок в дверь.
– Кто это к нам в такую рань?
Продолжая счастливо улыбаться, Алина открыла дверь.
– Доброе утро. Хорошо, что застал тебя.
Лавриков был хмур. Оттеснив плечом Алину, не спрашивая разрешения, он вошел в гостиную.
– Привет! Чего на нервяке? – чуть игриво уточнила она.
Алину забавлял и его хмурый вид – как можно быть хмурым в такое утро?! – и его нерешительность, и нервность.
– Алина, сядь, пожалуйста.
Лавриков взял ее за плечи и усадил рядом с собой на кожаный диван.
– Жень, с Антоном что-нибудь?
– С Антоном? Кто это?
– Мальчишка соседский. Он очень хороший. Он Сашку папой называет. Сашка его очень любит. Он его в лагерь детский на зимние каникулы устроил, на базе санатория. У них там и оздоровительные процедуры, и трехразовое питание, и конные прогулки, и лыжи, и снегоходы… – она запнулась. – Ты что? Ты что так смотришь на меня?
– Лин, ты только спокойно. Без нервов. Ладно?