Сиверсия
Шрифт:
– Слушай, умник, – страж порядка побагровел и через стол наклонился к Хабарову, – вали отсюда! Не обостряй!
Пришлось ждать. Хабаров сел к мужикам на грязный выступ фундамента у входа. Закурили.
Минут через пятнадцать пустынные улицы поселка Отразово огласил вой милицейской сирены, без которой здесь никак нельзя было обойтись. Затем донесся звук мотора милицейского «уазика» и, наконец, сам он подлетел к отделу.
– Когой-то поймали. Двоих вроде бы… – прокомментировали происходящее сидевшие рядом с Хабаровым мужики.
Двое хлипких парней вылезли из машины и
– Чума! – провожая восхищенными взглядами процессию, только и смогли сказать поднадзорные.
– Саня! – сидя в дежурке рядом с Хабаровым, сверкая золотыми зубами, говорил едва пришедший в себя после захвата участковый Глеб Петров. – Вот тебе свидетельство о регистрации с печатью и подписью. Сам заполни. Срок регистрации поставь любой. Все схвачено! Не ходи больше сюда. Время не трать. Живи спокойно. Работай.
– Глеб, ты зачем бланк спёр? Попадет тебе. Глеб, завтра жалеть будешь.
– Я жалеть буду?! – пьяно возмутился тот. – Да я жалею, что в это дерьмо семь лет назад ввалился! С тебя бутылка мне на опохмел.
Участковый клюнул носом, неуклюже сполз со стула и моментально заснул.
– Куда его? – спросил Хабаров дежурного.
Тот кивнул на открытую вглубь «дежурки» дверь.
– В телетайпную отволоки.
– Нас-то отметьте, мил человек, – стонали мужики, пришедшие раньше Хабарова.
– Ваш участковый на выезде. Ждите! – невозмутимо произнес дежурный, со вздохом покосившись на храпевшего в телетайпной Глеба.
На работе царил хаос. Все четыре смены собрались на причале за старым, давным-давно выволоченным на берег дрифтером [2] , и пир шел горой.
К Хабарову подошла бригадир – дородная тетка лет шестидесяти девяти, в народе именуемая «Боцман».
– Здорово, парень! Иди сегодня в цехе поработай. У меня на упаковке консервов народу не хватает. Куда с такими в море? – она безнадежно махнула рукой в сторону предусмотрительно притихших за дрифтером мужиков.
Он машинально укладывал консервы в коробки, не сосредоточиваясь на том, что делает, стараясь не думать вообще ни о чем, когда услышал истошный крик Боцмана:
2
Рыболовное судно, предназначенное для ловли рыбы в дрейфе при помощи плоских сетей высотой от 3 до 15 метров и длиной до 5000 метров, свободно плавающих после их постановки.
– Фельдшера вызовите! Да скорее! Скорее!!!
– Что случилось-то? – спросил кто-то.
– Вовка Ларин ногу себе распорол. Пьяный на спор полез на дрифтер да с него свалился. Прямо на тару, бракованную!
С Лариным у Хабарова как-то с самого начала не заладилось. Тогда он работал на разделке рыбы на комплексной плавбазе. Мужики пили на спор: кто больше, пока с ног не свалится. Ларин предложил пари Хабарову. Тот отказался. И пошло-поехало: «Да ты чего из себя гнешь! Ты нас не уважаешь, за людей не считаешь…» Чем особенно его заводил Хабаров, так это тем, что он его, Вову Ларина, будто не замечал. Что-то типа Слона и Моськи из небезызвестной басни, только в дальневосточном варианте.
Ларин дошел, что называется, до белого каления и однажды, выпив для куража, взял тесак и пошел к Хабарову выяснять отношения. Что произошло между ними в кубрике, неизвестно, но с тех пор Ларин стал с Хабаровым как-то подозрительно вежлив. Лишь однажды «обшивочку» прожгло. Сходя на берег, Вова Ларин грубо толкнул плечом Хабарова и зло пообещал найти «для разговора» более удобное место и время.
На мотоцикле привезли девушку-фельдшера.
Глянув на рваное мясо на бедре Ларина, она со словами: «Ой, мамочка! Меня сейчас вырвет!» – с трудом пробилась сквозь плотное кольцо беспомощных пьяных зевак. Происшествие внесло хоть какое-то разнообразие в их серые будни, а вид корчащегося от боли, истекающего кровью местного «крутого» парня Вовы Ларина придавал событию особый шик. Так что слюнки текли.
– Ты видишь, человек кровью исходит! Ты помочь должна, – совестила фельдшера бригадирша. – А ты? Эх, молодежь!
– Не могу я. Тут хирург нужен. В город везите.
– Какой город?! – перешла на басы Боцман. – У него кровища хлещет. Сдохнет же! Мне потом не отписаться будет!
– Я не могу, – вымученно ответила фельдшер. – Я не умею!
– Ты только задницей крутить умеешь да по подворотням чалиться!
– Давайте я посмотрю.
Хабаров пробрался сквозь толпу и взял фельдшерский чемоданчик. Бегло осмотрев содержимое, спросил:
– У вас что, шить нечем?
Фельдшер замотала головой.
– Новокаин или лидокаин элементарный у вас есть? Анестезия – любая?
Снова немая сцена.
– Здесь только йод, вата и бинты, – подытожил Хабаров, глядя на Боцмана.
– Ой, посадят меня. Посадят из-за паразита этого! – чуть не плача, голосила Боцман. – Век отжила, под старость хлебну позора!
– Вот что, Мария Николаевна. Принесите мне банку консервную, новую, после тепловой обработки, ножницы по металлу и пассатижи. Пожалуйста, голубушка, побыстрее.
Марией Николаевной ее давно никто не называл, «голубушкой» тем более. Все «Боцман» да Манька. Поэтому до бригадирши не сразу дошло, что Хабаров обращается к ней.
Нарезав из крышки консервной банки прямоугольничков, Хабаров пассатижами аккуратно стягивал ими, точно скобками, лоскуты кожи, постепенно сделав очень ровный и, если так можно сказать, красивый шов.
Обступившие Хабарова мужики не один раз хватались за сердце, видя, как щедро он поливает водкой и спиртом и рану, и «инструменты». Под конец, перебинтовав ногу Ларина, он помог уложить его в рыбхозовский буксир, чтобы отвезти в больницу во Владивосток.