Сияющая Цитадель
Шрифт:
– Это верно, – проворчал Улаф, – «других» там было даже слишком много.
– Тогда Заласта сильно встревожился, – продолжала Ксанетия, – ибо Анакха осознал свою силу и власть над Беллиомом, а сие делало его столь же грозным, как бога. Заласта не более мог бросить открытый вызов Анакхе, нежели Афраэли. Тогда удалился он от людей, дабы обдумать, что ему делать дальше, и держал совет с другими отступниками. Гибель Азеша укрепила их в мысли, что Беллиом в силах одолеть и уничтожить бога. Средство, коим можно бы убить Афраэль, существовало, сумей Заласта лишь завладеть им. Предмет сей, однако, находился в руках опаснейшего человека в мире. Истинно, ежели хотел Заласта достичь своей цели, принужден он был заключить союз с богом.
– С Киргоном? – предположил
– Истинно так, мой охранитель. Старшие боги Стирикума, как всем вам ведомо, бессильны, ибо нет более их почитателей. Тролли-Боги заключены в Беллиоме, эленийский Бог и Эдемус недоступны. Тамульские боги чересчур легкомысленны, а бог атанов недружелюбен ко всем, кроме собственных своих детей. Оставался лишь Киргон, и Заласта и его приспешники тотчас угадали, каким средством могут они склонить бога киргаев на сей союз. Владея Беллиомом, сумел бы Киргон уничтожить стирикское заклятие, что преградило путь в мир его подданным, и выпустить их на волю – грабить и убивать. Взамен, как полагал Заласта, Киргон позволил бы ему с помощью Беллиома убить Афраэль или нее сам убил бы ее своею божественной рукой.
– Разумная основа для начала торга, – признал Оскайн. – Я бы, во всяком случае, согласился с таким условием сесть за стол переговоров.
– Возможно, – с сомнением отозвался Итайн, – но прежде нужно бы добраться до этого стола живым и невредимым. Не думаю, что появление стирика в Кирге вызвало бы у местного населения бурный восторг.
– Истинно так, Итайн из Материона, то было опаснейшее предприятие. Различными средствами ухитрился Заласта проникнуть в храм Киргона, и там предстал он перед пылающим духом самого бога и остановил его мстительную длань предложением освободить киргаев от стирикского заклятия. В один миг враги сделались друзьями, обнаружив общность своих устремлений, и согласились они, что Анакху следует заманить в Дарезию, ибо не рискнули бы они открыто столкнуться с Богом эленийцев, чья власть, имея в виду его бесчисленных почитателей, весьма велика. Составили они тогда хитроумный план, как устроить в Тамульской империи беспорядки и бедствия, дабы имперскому правительству пришлось искать помощи, и тогда Заласта, коему в Империи безгранично доверяли, сумел бы направить внимание правительства к Анакхе и предложить соглашение с Церковью Чиреллоса. Нетрудно было Заласте и его приспешникам сотворить сверхъестественные явления, ввергнувшие в страх всю Империю, нетрудно было и Киргону обмануть троллей, убедив их, что их боги велят им перейти полярные льды и явиться на северное побережье Дарезии. Более важны для их замысла были, однако, гражданские волнения, что так жестоко нарушили мир в Империи за недавние годы. Дабы волнения сии увенчались успехом, следовало их строго направлять, ибо случайные мятежи обычно легко подавляются. Изучение истории убедило Заласту, что ключом к их успеху должен стать человек, способный объединить различные народы империи и воспламенить своей силой и ревностностью. Залаете не понадобилось долго искать подобного человека. Покинув Киргу, отправился он в Арджуну и там изложил свой замысел некоему мужу по имени Скарпа.
– Погоди-ка! – вмешался Стрейджен. – План Заласты с самого начала предполагал государственную измену, не говоря уже о преступлениях, которых мы еще не упоминали, – «сговор с силами Тьмы» и тому подобное. Откуда он знал, что может доверять Скарпе?
– У него были на то причины, Стрейджен из Эмсата, – ответила дэльфийка. – Ведал Заласта, что именно Скарпе может он довериться, как никому иному. Скарпа не кто иной, как сын Заласты.
Часть 3
КСАНЕТИЯ
ГЛАВА 21
Сефрения сидела одна на кровати в своей комнате, с грустью размышляя о том, что одиночество, на которое она себя добровольно обрекла, продлится теперь, вероятно, до конца ее дней. Те слова были сказаны в гневе, второпях… и вот итог – пустота и одиночество. Она вздохнула.
Сефрения из Илары. Как странно, что и Кедон, и Ксанетия извлекли из прошлого это древнее имя, и еще страннее, что оно до сих пор глубоко трогает ее сердце.
Илару даже по стирикским понятиям трудно было назвать селением. Стирики с давних пор стремились смягчить враждебность эленийцев, притворяясь беднейшими из бедных, живя в лачугах и одеваясь в грубый домотканый холст. Но Илара с ее единственной грязной улочкой, с хижинами из хвороста, обмазанного глиной, была ее домом. Там прошло детство Сефрении, наполненное любовью, и любовь эта достигла своей вершины с рождением ее сестры. В тот самый миг, когда Афраэль появилась на свет, Сефрения разом обрела и исполнение всех желаний, и цель всей своей жизни.
Память об этом крохотном бедном селении, о тепле и всеобъятной любви, что окружали ее там, поддерживала ее в самые черные дни. Илара, сиявшая в ее памяти, всегда была убежищем, где она могла укрыться от мира, от уродства его, подступавшего к ней со всех сторон.
А теперь все было кончено. Предательство Заласты безвозвратно очернило и осквернило самые драгоценные ее воспоминания. Теперь, стоило ей вспомнить Илару, перед глазами, непрошеное, вставало лицо Заласты; и притворная нежность, которой оно светилось, была жесточайшей ложью. Теперь она видела его лицо таким, каким оно было на самом деле – маска обмана, похоти, злобной ненависти к Богине-Дитя, которая была смыслом всего существования Сефрении.
Ее память хранила Илару; разоблачение предательства и двуличия Заласты уничтожило ее вновь – и на сей раз уже навеки.
Сефрения уронила лицо в ладони и зарыдала.
Принцесса Даная, погруженная в мрачные размышления, свернулась калачиком в большом кресле. Там, в темной комнате, и отыскали ее Спархок и Вэнион.
– Нет, – коротко ответила она на их страстные уговоры. – Я не стану вмешиваться.
– Афраэль, – молил Вэнион со слезами на глазах, – это убивает ее.
– Значит, ей придется умереть. Я ничем не могу помочь ей. Она должна перенести это сама. Если я вмешаюсь, для нее все это пройдет бесследно, а я слишком люблю ее, чтобы баловать и лишать значения ее страдания.
– Но ведь ты, надеюсь, не станешь возражать, если мы попробуем ей помочь? – язвительно осведомился Спархок.
– Пробуйте, если хотите, – только без Беллиома.
– Знаешь, ты очень жестокая девочка. Я и не подозревал, что в моей семье растет чудовище.
– Можешь придумывать мне любые прозвища, Спархок, – я все равно не передумаю. И кстати, не пытайтесь что-либо устраивать за моей спиной. Можете держать ее за руку, дарить цветы или зацеловать ее до бесчувствия, только не вмешивайте в это дело Беллиом. А теперь уходите и оставьте меня в покое. Мне и так тяжело.
И она теснее свернулась в кресле, крепко сжимая в объятиях потрепанного Ролло. Древняя боль стояла в ее темных блестящих глазах.
– Так значит, Заласта уже давно пытался встать у нас на пути? – спросил Бевьер, когда на следующее утро они собрались, как всегда, в синей гостиной. Теперь все были одеты по-домашнему, и на длинном столе у дальней стены был накрыт завтрак – каждый накладывал себе на тарелку, сколько хотел. Королева Элана давно уже обнаружила, что принятие пищи отнюдь не помеха обсуждению важных дел. Бевьер, расстегнув синий камзол, полулежал в кресле, вытянув ноги. – Если именно он скрывался за этой тенью и облаком, это почти неизбежно означает, что он имел отношение и к Земохской войне. Ксанетия кивнула.
– Замыслы Заласты, сэр рыцарь, охватывают многие столетия. Его страсть к Сефрении уходит истоками в детские годы, равно как и ненависть его к Богине-Дитя, чье рождение разрушило все его надежды. Ведал он, что, ежели посмеет открыто противостоять Богине-Дитя, одною мыслью уничтожит она его раз и навсегда. Понимал он также, что страсть его в основе своей темна и нечиста и что ни один бог не станет помогать ему в борьбе с Афраэлью. Долго размышлял он о сем и заключил наконец, что надобна ему для успеха некая мощь, не имеющая ни сознания, ни нравственности, ни собственной воли.