Сияющие
Шрифт:
– Откуда она взялась?
– Кирби, я не могу помнить родословную всех твоих игрушек.
– Рейчел, пожалуйста, подумай!
– Ты ее где-то нашла. Долго везде носила с собой, пока не полюбила что-то другое. Ты все время меняла свои пристрастия. Потом у тебя была какая-то кукла с разноцветными волосами, блондинка и брюнетка сразу. Мелоди? Тиффани? Похожее имя. У нее были шикарные наряды.
– Где эта лошадка сейчас?
– Если ее нет в одной из этих коробок, выбросили. Не могу же я хранить все. Что ты делаешь?
Кирби разламывает коробки, вываливая содержимое на переросшую траву.
– Остановись! – Рейчел
В коробках свернутые рулоном плакаты, какой-то отвратительный чайный сервиз с коричневыми и оранжевыми цветами от бабушки из Денвера, у которой Кирби пробовала жить в четырнадцать; высокий медный кальян с отломанным наконечником мундштука, раскрошенный ладан, пахнущий падшими империями; помятая серебристая гармоника, старые кисти для рисования и высохшие ручки; фигурка танцующих кошек, которых Рейчел рисовала на кафельных плитках: они какое-то время неплохо продавались в местной художественной лавке. Индонезийские клетки для птиц, кусочек слонового бивня с нанесенным рисунком (настоящая слоновая кость!), Будда из нефрита, лоток от принтера, набор переводных букв «Летрасет»; и ко всему прочему целая тонна тяжеленных книг по искусству и дизайну со множеством закладок из оторванных бумажек. Бусы и цепочки, а также несколько «ловцов снов», на изготовление которых они потратили целое лето, когда Кирби было десять. Некоторые дети на каникулах, чтобы подзаработать, продавали лимонад, а Кирби – сплетенные из ниток паутины со свисающими стеклянными шариками. Чего удивляться, что она выросла такой, какой выросла.
– Мама, где мои игрушки?
– Я собиралась их отдать.
– Значит, так и не собралась, – комментирует Кирби, отряхивая колени. Зажав фотографию в руке, она спешит в дом и спускается в подвал.
Наконец находит выцветший пластиковый чемодан в сломанной морозильной камере, которую Рейчел использует как ящик для хранения всего. Он оказывается под мешком со старыми шляпами, в которые когда-то любила наряжаться Кирби, за деревянной прялкой, уж точно интересной для антиквара.
Рейчел наблюдает за ней, сидя на верхней ступеньке лестницы:
– Ты меня по-прежнему удивляешь.
– Мама, замолчи.
Кирби нетерпеливо снимает крышку, будто с огромного школьного ланчбокса. Внутри лежат все ее игрушки. Пупс, который ей никогда не нравился, но был у всех девочек. Барби и ее подобия из всех профессиональных сфер. Бизнесвумен с розовым портфельчиком, наяда. Ни на одной из них нет туфель. У половины отсутствуют руки-ноги. А вот и брюнетка-блондинка, два в одном, без одежды; робот, превращенный в НЛО; кит-убийца в трейлере с надписью «Мир моря»; деревянная куколка с вязаными косичками из красных ниток, принцесса Лейла в своем белоснежном костюме, золотокожая Ивил Лин. Вот только подруг ей в детстве не хватало, чтобы со всеми этими куклами играть.
А внизу, под недостроенной крепостью из «Лего», населенной оловянными индейцами, тоже родом от бабушки, лежит пластиковая лошадка. Ее оранжевая грива испачкана чем-то липким. Наверное, соком. Но у нее прежние грустные глаза, глупая несчастная улыбка и бабочки на боку.
– Боже мой, – выдыхает Кирби.
– Ну наконец-то, – не терпится Рейчел. – И что теперь?
– Это он дал ее мне.
– Не нужно мне было предлагать тебе курить. Травка на тебя плохо действует.
– Послушай же меня! – практически кричит Кирби. – Это он дал ее мне. Тот ублюдок, который хотел меня убить.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – расстроенная и совершенно сбитая с толку, орет в ответ Рейчел.
– Сколько мне лет на этой карточке?
– Семь?
На фотографии написан 1976 год. Тогда ей было девять, а когда он оставил ей лошадку, еще меньше.
– Плохо у тебя с математикой, мам.
Почему за все годы она ни разу об этом не вспомнила?
Она переворачивает лошадку вверх ногами. Под каждым копытом большими буквами написано: «СДЕЛАНО В ГОНКОНГЕ. ХАСБРО 1982».
Становится холодно. Косяк вдруг подействовал… Кирби опускается на ступеньки рядом с Рейчел. Берет ее руку и прижимается к ней лицом. На маминой руке выступают синие вены, словно речные притоки среди изящно прочерченных линий и первых пигментных пятен. «Мама стареет», – понимает Кирби, и с этой мыслью еще труднее свыкнуться, чем с историей лошадки.
– Мама, мне страшно.
– Правильно, нам всем страшно. – Рейчел прижимает ее голову к своей груди и гладит по спине, пытаясь удержать судорожно вздрагивающее тело дочери. – Тише, тише, девочка моя. Это же секрет, ты разве не знала? Все люди боятся. Все время.
Харпер
28 марта 1987
Сначала Кэтрин, потом Элис. Он нарушил правила. Не нужно было отдавать браслет Этте. Он чувствует, что ситуация выходит из-под контроля, как автомобиль неудержимо съезжает с домкрата.
Осталось всего одно имя. И неизвестно, что будет потом. Так что все нужно сделать наилучшим образом. Как следует. Порядок нужно восстановить, а свечение возобновить. Следует довериться Дому. Больше никаких отклонений!
Он открывает дверь наугад. И действительно оказывается там, где должен быть: в 1987-м. Интуитивно находит дорогу в начальную школу, в холле быстро смешивается с толпой учителей и родителей, прохаживающихся под рукописным плакатом «Добро пожаловать на нашу научную выставку!». Проходит мимо вулкана из папье-маше, деревянной дощечки с проводами и прищепками-«крокодильчиками», от прикосновения к которым загорается электрическая лампочка; мимо плакатов, демонстрирующих как высоко может прыгать блоха, и макета аэродинамических процессов в реактивном самолете.
Его внимание привлекает карта звездного неба, вернее, созвездий. Стоящий за столом мальчуган начинает читать по листочку монотонным голосом: «Звезды представляют собой клубы горящего газа. Они располагаются очень далеко, и к тому времени, когда свет доходит до нас, звезда может оказаться уже погасшей, а мы этого даже не знаем. Еще у меня есть телескоп…»
– Заткнись, – грубо перебивает его Харпер.
Мальчик замолкает; у него трясутся губы, он готов расплакаться, а потом ныряет в толпу. Но Харпер этого не замечает. Он завороженно ведет пальцем по линиям, соединяющим звезды. Большая Медведица. Малая Медведица. Ursa Majo. Орион со своим поясом и мечом. А вот если точки соединить по-другому, то и фигуры получатся иные. Кто сказал, что это вообще медведь или воин? Он, например, их там не видит. Очертания приобретают значимость лишь потому, что мы пытаемся их найти. Это отчаянная попытка усмотреть хоть какой-то порядок, потому что мы страшно боимся случайности и бессистемности. Харперу даже дурно становится от этого умозаключения, и твердость в ногах исчезает, будто весь мир колеблется.
Молодая учительница с белокурыми волосами, забранными в конский хвост, осторожно трогает его за рукав.
– Вы в порядке? – спрашивает она таким голосом, каким обычно разговаривают с детьми.
– Нет, – от неожиданности вздрагивает Харпер.
– Вы ищете проект своего ребенка?
Рядом с ней шмыгает носом круглолицый мальчик, уцепившийся за ее юбку. Он вытирает нос рукавом, и на темной ткани остается след от соплей. Харперу даже легче становится от столь прозаичной реальности.