Сияющий вакуум (сборник)
Шрифт:
Жа откатил зеркало и приблизился. Его маленькие черные глазки были совсем рядом, близко, и Филипп хотел плюнуть в них, но во рту не было слюны.
— Вы зря расстраиваетесь, — сказал Жа. — Вы думаете, что мы обманули вас? А ведь Это не так! Мы предлагали вам управлять миром, и вы согласились, а форму управления мы с вами, Филипп Аристархович, не обговаривали. Закройте глаза, попробуйте почувствовать сразу все ваши народы. Прибор в вашей голове позволяет это. Почувствуйте все наши скорби, немощи, оцените все наши проблемы, поймите свою мессианскую роль, и вам больше не захочется плюнуть в лицо скромному министру.
Вскоре
Правитель мира не нуждался ни в пище, ни в воде. Правда, он мог съесть яблоко в свое удовольствие или выкурить сигарету. Обычно обслуживали Филиппа все те же самые два министра. Жа и По всячески ублажали правителя: приносили сладости, кормили его из своих рук.
Раз в неделю приходил механик в желтой накидке и в желтом парике. Механик снимал с трона матерчатое тело и проверял оборудование. Он никогда не нажимал кнопку речи.
В зале отсутствовал какой бы то ни было экран или прибор связи. Никакой информации помимо той, что Филипп мог получить при помощи ЛИБа, никакого постороннего участия, способного повлиять на решения властелина мира.
Раз в два месяца в зал вносили огромный тяжелый стол. За этим столом собирался Всемирный совет. Совет состоял из глав государств. Всего пятьдесят семь человек. Все они были инвалидами первой бессрочной группы. Проводились тщательные многочасовые консультации, обсуждались и принимались новые законы.
Кнопка речи, встроенная в ручку кресла центрального лица планеты, во время таких заседаний обычно не нажималась. Филипп присутствовал, находился во главе собрания, но не мог сказать при этом ни одного слова.
Удивительно, но именно в таком положении, лишенный движения и речи, лишенный каких бы то ни было человеческих желаний, Филипп наконец полностью реализовал потенцию ЛИБа. Он квадрат за квадратом, материк за материком прощупывал планету.
Ничто не могло скрыться от его внимания: бунты, заговоры, недовольство, слепая страсть, ведущая к преступлению.
Он усмирял непокорных одним движением мысли, разрешал споры, мирил влюбленных, возвращал детям их родителей. Он легко разыскивал инвалидов второй и третьей группы, уклоняющихся от трудовой повинности, вмешивался в ограбления, не давая уйти преступникам. Он и утешал умирающих. Он был вездесущ и справедлив. Он превратился в идеального правителя.
Он был недвижен, но он был везде. Он был безгласен, но он мог говорить голосом любого из ныне живущих людей. Он не имел собственных чувств, но он мог переживать вместе с любым избранным им инвалидом.
Но день уходил за днем. Первая эйфория прошла, и Филипп возненавидел человечество пятого тысячелетия. Это человечество было настолько уродливо, настолько глупо и плаксиво, настолько жестоко и жадно, что в какой-то момент захотелось его просто уничтожить.
Человечество пятого тысячелетия было человечеством
Борьба за права инвалидов, начавшаяся еще в конце девятнадцатого, в начале двадцатого века привела к тому, что при быстро развивающемся техническом прогрессе инвалиду стало значительно проще выжить, чем здоровому человеку. Здоровый человек вынужден был бороться за существование, инвалид же просто потреблял все готовое.
Специальные пандусы для инвалидов, специальная пища, специальные машины, специальная электроника, специальные кровати. И в какой-то момент все это стало практически бесплатно, тогда как здоровый человек вынужден был за все платить.
Под давлением, казалось, чисто гуманистических законов уже к началу четвертого тысячелетия инвалидность сделалась генетической, а к концу пятого калеки заполнили планету, и обычный здоровый человек превратился в аномалию.
«И так триста лет, — с горечью размышлял Филипп. — Триста лет без тела, без собственных желаний! Пока я могу чувствовать чужие желания, еще можно существовать, но через четыре года ЛИБ перестанет действовать, и я стану просто засохшей головой, украшающей матерчатое тело. Может быть, мне и сохранят жизнь для представительства. Я, наверное, все-таки должен буду кивать, но кнопку, позволяющую говорить, вероятно, демонтируют».
КРАСАВИЦА ЖЕНА — С ПОРОКОМ СЕРДЦА
Теперь, по прошествии большого времени разобравшись в обстановке, Филипп знал: положение его хоть и трудно, но не безнадежно.
В специальной холодильной камере рядом с суперсуггестером находилось его тело. Тело было в полной сохранности, а суперсуггестер легко мог соединить его с головой. Вопрос состоял в том, каким образом голова, прикрепленная к креслу, будет перенесена в соседнюю комнату и кто включит суперсуггестер.
— Я хочу жениться! — сказал он, когда Жа, — в очередной раз задав свои вопросы, нажал кнопку речи. — Ведь инвалиды имеют право на интимную жизнь, даже если это инвалиды первой бессрочной группы. Кроме того, я хочу иметь детей.
— Мы не можем воссоединить ваше тело с вашим разумом, — изобразив на лице фальшивую печаль, вздохнул проклятый министр.
— Но если у меня будет жена, вы сможете сделать другое, — возразил Филипп. — Вы сможете взять клетки из моей щеки или шеи, взять клетки у нее и хотя бы в искусственных условиях — в инкубаторе — вырастить ребенка. Я думаю, с политической точки зрения это всем будет выгодно. Народам Земли, я уверен, это понравится!
Филипп легко мог прочитать мысли маленького желтолицего министра, а тот никаким образом не мог узнать о замысле Филиппа.
Жа ничего не заподозрил и дал согласие. У министра было в тот день несколько срочных вопросов, а Филипп не стал отвечать на них, таким образом впервые за все время правления поставив свои личные трудности превыше государственных дел.
На некоторое время оставив человечество в покое, Филипп Костелюк всецело погрузился в дворцовые интриги. Ему нужна была не просто женщина, нужна была женщина, способная управиться с суперсуггестером.
Пока министры подбирали кандидатуру жены правителя мира, Филипп направлял этот выбор: он устраивал подлоги, пускал сплетни, клеветал чужими устами, занимался сводничеством и подкупом и в результате добился своего.